Подполковник Балакирев был не из тех людей, которые показывают, удовлетворены они ответом или нет. По его внешнему виду вообще никогда нельзя было догадаться, подозревает ли он тебя в чем-то или же тебе это просто кажется.
— Так что, мыться вы не надумали? — спросил я. — А я, с вашего разрешения, еще и разденусь, а потом продолжу эту процедуру.
— Мы пошли. Не будем вам мешать. Не прощаюсь, Виктор Вячеславович. Мы еще, я думаю, увидимся сегодня. Завтра, вероятно, моя группа уезжает домой. Мы свои дела завершили. Если нам и прикажут задержаться, то не дольше чем на день или два. Но я надеюсь, что мы успеем до отъезда пообщаться.
В этих его словах мне снова послышалась угроза, хотя, возможно, ее там и не было.
Балакирев вышел из душевой.
А я мылся долго, с удовольствием и даже напевал что-то себе под нос, хотя знаю за собой полное отсутствие музыкального слуха. Медведь, как говорится, мне когда-то на ухо наступил.
Вытирался я чужими полотенцами поочередно и бросал их себе под ноги. Только в этот момент я и вспомнил, что забыл спросить у подполковника Балакирева, какой метод связывания, позаимствованный у спецназа ГРУ, он использует. Видимо, начал сказываться возраст. Раньше я ничего и никогда не забывал. В принципе, это был вопрос не глобального значения, и особо переживать здесь, наверное, не стоило. Тем не менее провал в памяти был очевидным, и это меня расстроило настолько, что я даже петь перестал.
В одном шкафчике я нашел практически новый камуфлированный костюм точно такой же расцветки, как мой, только сшитый из более плотной ткани. Там же меня дожидались бритвенный станок и флакончик с пенкой для бритья.
После этого я отодрал фальшивую бородку и обнаружил, что краешек ее отклеился под душем раньше времени. Я не знал, заметил это подполковник Балакирев или нет. Скорее всего, нет, иначе он сказал бы что-то по этому поводу. Хотя это вовсе и не обязательно. Да и отклеился совсем маленький кусочек. Это вообще могло бы показаться дефектом самой бородки, в которой волосы растут не все в одну сторону.
Бородку от набора грима я сунул в карман новой куртки, которую уже считал своей. Ведь бандиты, задержанные с оружием в руках, едва ли вернутся в это помещение.
После этого я снова пошел в душ, радуясь тому, что не успел одеться. Там я побрился и вернулся в раздевалку. В дверцу шкафчика было вставлено зеркальце. Я рассмотрел себя, значительно помолодевшего, и остался вполне доволен. После чего оделся, забрал все свое и рассовал по новым карманам, которых оказалось больше, чем было у меня прежде. Собственную мокрую одежду и бронежилет я собрал в кучу, которую связал куском проволоки, найденным там же, в другом шкафчике, и забрал с собой.
Солдаты с ярко-голубыми погонами, проходящие службу в ФСБ, выносили из соседней комнаты мешки с каким-то белым порошком и грузили их в салон большого старого автобуса, окна которого были закрыты мелкой сеткой-рабицей. Я отметил, что этот процесс охраняют и полностью держат под присмотром не только бойцы ЦСН, но и почти все участники операции, включая подполковника Данилко, словно опасаются, что солдаты прихватят с собой хотя бы по мешку на двоих. Не хватало тут только майора Конопольского.
Я сразу направился к воротам, около которых уже стояли другие охранники, не знакомые мне.
— Микроавтобусы еще там? — осведомился я, проходя через будку.
— А вы, извините, кто будете? — спросил меня старший охранник.
— Я буду тот самый человек, который Андрея вашего уложил под воротами и эту будку захватил.
Моего объяснения хватило, чтобы парни меня беспрепятственно выпустили и даже не поинтересовались, что за узел я выношу. Видимо, они посчитали опасным уточнять этот момент.
Сквозь стекло я видел, что оба микроавтобуса стоят рядом с будкой. За ними находился автобус, тоже с решетками на окнах. Туда, видимо, были загружены пленники и тела убитых бандитов и спецназовцев. Думать так мне позволял караул, выставленный и внутри автобуса, и снаружи. Солдаты держали автоматы на изготовку.
В нашем микроавтобусе сидел майор Конопольский. Он уложил планшет на колени, на него пристроил блокнот большого формата и что-то писал. Скорее всего, это был рапорт командованию. Наверное, майор не забыл отметить в нем и мои действия.
Я бросил на пол свой узел. Пластины бронежилета громко звякнули.
— Как вернемся, бронепластины вытащу, а обшивку повешу куда-нибудь сушиться, — объяснил я свои намерения.
— У нас там специальная сушилка имеется, — подсказал Конопольский, колыхнув животом, который мешал ему писать, с удобством укладывался на блокнот. — Часто бывает, что под дождь попадаем. Потом сушить приходится. Как самочувствие?
— Нормально. Отработали, заложников спасли.
— Потери у нас в личном составе. Двое убитых, один ранен. У вас такое бывало?
— Где у нас? У меня лично? Среди моих подчиненных?
— В спецназе ГРУ.
— В Первую чеченскую с командованием были проблемы. Московские генералы за орденами приезжали, распоряжались. Сам бы их расстрелял с превеликим удовольствием! Столько парней положили! Да и потом неразберихи было достаточно. Хотя уже не в массовом порядке. А в моей практике были только раненые. Одного пришлось на инвалидность отправить. А так бог миловал. Мою разведроту беды стороной обходили. С офицерами всякое случалось. А солдат мы берегли. Нам их жизни их матери и отцы доверили. Вот мы и старались, хотя постоянно на Северном Кавказе бывали, в боевых операциях участвовали с каждым, по сути дела, призывом. А это получается, полгода на базе, столько же в командировке. Приходилось солдат готовить по ускоренной программе. Нормально это сделать можно, пожалуй, только за пару лет, не меньше. Нынешнего года службы явно не хватает. Полгода — тем более. Потому раненые и случаются.
— А мне вот сейчас приходится в рапорте отражать причины потерь. А как их обоснуешь? Выставили мы пост у ворот цеха. Это была, я считаю, необходимость.
— Я тоже так считаю. Только вот ваших парней, оставленных на посту, воевать по-настоящему никто не учил. Потому они и погибли. Теперь все остальные учиться будут. Это я на себя возьму. Хорошие хоть парни были?
— Безобидные, товарищ подполковник.
— Это, вероятно, ваше личное мнение. Но безобидные в спецназ служить не идут. Он должен уметь противника обижать, иначе грош ему цена. А тут!.. Даже за себя постоять не смогли.
— Тогда они просто хорошие. Человечные, я бы сказал. И у того, и у другого — семьи, дети. Но из спецназа был только один. Второй из следственной бригады, хотя и с автоматом. Его сразу убили. Первым.
— Как вы сами-то, товарищ майор. Как ранение? Кровь, вижу, остановилась.
Конопольский осторожно потрогал пальцами то место, где когда-то располагалась мочка уха. Тусклый потолочный свет в салоне микроавтобуса позволил мне увидеть, как майор поморщился от боли и что-то черное у него между пальцами. Видимо, это была запекшаяся кровь, которая остановилась сама по себе, без всякой перевязки.
