Думая о нем, она все больше злилась. Похоже, этот клоун считал ее полной дурой и был слишком высокого мнения о своей персоне, раз уж подумал, что его пошлый жест заставит ее шлепнуться в обморок от восторга.
Да, стоило поговорить с ним немедленно, на свежую голову. Она поставит его на место, и удовольствие от процесса не покинет ее весь день. Ничто так не гарантирует успеха, как другой успех.
Харлин Квинзель черкнула несколько строк в маленькой записной книжке: она всегда конспектировала мысли — это помогало в работе. Перечитав написанное, добавила пару предложений и спрятала книжку в карман жакета. Надела строгие очки, пригладила волосы и, вооружившись маской профессионализма и уверенности, характерной для успешных женщин, направилась на самый нижний этаж подвальных уровней, где ее поджидал опасно обаятельный Джокер.
Больше всего на свете Джокер любил превосходные трюки. Такие изобретали редко. Полным-полно хороших трюков и еще больше посредственных. А вот великий трюк бесспорно мог считаться изысканным произведением искусства.
Многие настаивали, что самый эффектный трюк в истории проделал не кто иной, как Дьявол, когда убедил мир, что его нет. Великой шутку делал тот факт, что все о ней знали и все равно верили, будто дьявола не существует. Джокер считал, она по праву занимает первое место в Зале славы. Шутка успешно использовала незыблемое свойство человеческой натуры: верить во что-то, несмотря на свидетельство обратного или, наоборот, отсутствие доказательств.
Джокер пока не совершил ничего столь совершенного. Тем не менее, и ему было чем похвастаться. У него имелись грандиозные планы на эту интригующую смесь красоты и мозгов, которую представляла собой Харлин Квинзель. Нельзя сказать, что его идеи отличались новизной или оригинальностью, скорее, его вдохновляла проверенная временем классика. Он понимал: задача предстоит сложная, и собирался потрудиться на славу, чтобы получить шедевр, нареченный «Величайшим розыгрышем Джокера — убедить Харлин Квинзель, что он стоит ее внимания».
Название не отличалось краткостью и емкостью, но и трюк предстоял не из легких.
* * *
Его прелестная мишень решительным шагом вошла в камеру и приказала охраннику убираться. Тот даже не пытался спорить: сердитый взгляд Харлин сквозь крутые очки в черной оправе буквально вытолкнул его из комнаты. Новая доктор знала, как брать быка за рога: выбрать самого крупного мужика в помещении и показать ему, кто здесь хозяин. Охранник, между прочим, высился под два метра. Джокер рядом с ним казался мальчишкой! Но рост не сыграл никакой роли: один взгляд Харли, и охранник сдулся, точно воздушный шарик. Давненько Джокер не наблюдал столь яркой демонстрации доминантного поведения. К тому же, она проделала этот трюк, одетая не в кожаную сбрую и сапоги-ботфорты на высоких шпильках, а в строгом костюме с плиссированной юбкой и удобных туфлях-лодочках.
Что это, если не знак свыше?
Может, теперь самым сексуальным образом считается роль «Главного бухгалтера»?
— Безумно счастлив, что вы наконец навестили меня в моей одинокой камере, — проворковал Джокер.
— Почему бы и нет.
Доктор Квинзель выглядела впечатляюще. Держалась она прямо и казалась значительно выше ростом. Любой подумал бы, что она контролирует все, что видит вокруг.
Пациент собрался встать с койки, но Харлин резко подняла руку.
— Не стоит, я не задержусь.
— Как скажете, доктор, — улыбнулся мужчина и растянулся на боку, подперев голову рукой. — Чем могу служить?
Харли достала игральную карту и с хрустом согнула ее.
— Можете объяснить, как это попало в мой кабинет? В запертый кабинет.
— Конечно, могу. Я сам положил карту на ваш стол, — его улыбка стала еще шире.
— Вы? — она убрала карту. — Лично?
— Я никогда не делаю ничего безлично. Мне кажется, это попросту невежливо.
Разумеется, красивая дама-психиатр даже не улыбнулась.
— Уверена, служба безопасности и доктор Лиланд будут очень рады выяснить, как вам удалось покинуть камеру, найти розу с вазой, оставить их у меня на столе и вернуться незамеченным.
— Я тоже в этом уверен, — Джокер присел на кровати, подложил под спину подушку и приглашающе похлопал по одеялу рядом с собой. Харли сделала вид, что не заметила жеста. — Однако, конечно же, я не собираюсь рассказывать им правду, ведь, если бы вы планировали меня выдать, вы бы уже это сделали. Так что могу смело предположить, об этой истории никто не узнает.
Лицо доктора Квинзель не дрогнуло, и он убедился, что она никогда его не выдаст.
— Слышали ли вы, что стали местной знаменитостью? — поинтересовался пациент.
— Неужели? — она бросила на него высокомерный взгляд. — И о чем шепчутся?
— Что вы отлично управляетесь с огнетушителем, — весело заявил он. — А вот чаепития вам даются хуже.
Ее щеки чуть порозовели, но выражение лица не изменилось.
— Еще я слышал, что, по крайней мере, одна из Чокнутых дамочек Готэма восхищается вашим характером и вашей смелостью. Как восхищаюсь и я. На самом деле, все ваши пациенты очень высокого мнения о вас. Но я бы, пожалуй, сказал, что общение один на один удается вам куда лучше, чем групповая терапия. Мне эта идея вообще никогда не нравилась, особенно здесь. Любой коллектив в «Аркхеме» сразу начинает ссориться и выяснять, кто самый крутой. Бессмысленное занятие.
— Потому что самый крутой — вы?
— Не люблю распространяться о своих достоинствах, — Джокер с показной скромностью опустил глаза.
— Еще как любите, — возразила доктор.
— Ах, куколка, ты меня раскусила, — он схватился рукой за сердце.
— Меня зовут доктор Квинзель, а не куколка, — ощетинилась Харлин.
— Прошу прощения. Я частенько перехожу границы. Эта черта, вкупе со склонностью к хвастовству, привела к тому, что мне трудно заводить друзей, легко производить впечатление на врагов, а остальным людям исключительно сложно со мной разговаривать. Я уже не столько личность, сколько тяжкий крест для многих. Мало кто решается взвалить на себя подобную ношу. И вот я заключенный в камере на самом нижнем уровне больницы, которая сама по себе полное дно.
— Вот и оставайтесь здесь. В вашей камере. Хватит уже противозаконных выходок.
Джокер сделал вид, что раздумывает над ее словами.
— Что ж, хорошо, доктор Квинзель, я согласен быть паинькой потому, что вы меня об этом попросили. Взамен и я хотел бы кое о чем вас попросить.
— Вы не в том положении, чтобы что-то у меня просить, — надменно заявила Харлин. — Но мне любопытно, о чем вы?
— Я хотел бы, чтобы вы вновь пришли и навестили меня, — тихо сказал он. — Вы даже не представляете ужасную скуку этого монотонного существования. Каждый день похож на предыдущий, ничто не меняется, действия предсказуемы. Я сижу в этой камере, вижу тех же людей, а секунды отсчитывают время, как и вчера, как и годы назад, и завтра все повторится.
