– Значит, долго жить будут, – услужливо проговорил какой-то мужчина. Наверное, работник морга.
Зоя перевела взгляд на Лену. Та отвела глаза.
– Но это невозможно, Витя! Ты не понимаешь, я сама… – Она осеклась, вспомнив предупреждение медсестры.
– Ничего невозможного, Зайка! Я только что оттуда, из… как это называется? Из детской, в общем. Прекрасные у нас сын и дочка!
Перед глазами потемнело, и Зоя второй раз за день лишилась чувств.
Месяц спустя Зоя сидела на кухне и невидящим взглядом смотрела в одну точку. Перед ней была чашка чая, к которому она не притронулась.
Окна квартиры выходили на улицу. Несмотря на довольно поздний час – на часах уже половина десятого, – было по-летнему светло. Жизнь в Старых Полянах кипела: дети носились вдоль дороги или катались на велосипедах, пенсионеры и молодые мамы сидели на лавочках или прохаживались туда‐сюда. Спать никто не собирался, расходиться по домам – тоже. Чего там сидеть, в духоте?
Возле клуба, как обычно, собрались девчонки и парни. Из Зоиного окна видно их не было, но она слышала громкие голоса и взрывы хохота. Грызут семечки, попивают пиво, заигрывают друг с другом. Крутят недолговечные подростковые романы, в результате которых на свет появляются ненужные юным родителям дети.
Дети…
Мысли, едва свернув с привычного русла, снова вернулись к Еве и Севе.
Так дочь и сына назвал Витя, а Зое было все равно, какие у них будут имена.
Кухонная дверь открылась, вошел муж.
Кто бы мог подумать, что из него получится такой хороший отец? Он обожал детей, готов был возиться с ними часами, приходя с работы. Даже пиво по вечерам пить перестал. Работал он, как и большинство старополянских, на «Полимете», инженером.
Ирина, лучшая подруга со школьной скамьи, которая недавно устроилась в новый ларек у автовокзала, говорила, что Зоя вышла замуж лучше всех: муж хороший, с перспективами. Станет начальником отдела, можно будет о расширении подумать. Не вечно же вчетвером на двадцати метрах сидеть.
Недавно Ирка приходила посмотреть на детей, поздравляла. Зоя через силу улыбалась – аж челюсть от этого заболела. Даже Ире она не могла ничего рассказать, не находила в себе сил признаться.
– Пойдем в комнату.
– Спят?
– Уложил.
Зоя не шелохнулась, и Витя, поколебавшись, сел напротив жены. Она, точно заведенная, помешивала ложкой давно остывший чай. Он положил ладонь на ее руку, останавливая это бессмысленное движение.
– Давай поговорим.
– О чем?
– Ты знаешь. Я все вижу, не слепой. Перед людьми ты можешь придуриваться, но меня не обманешь. С первого дня, как только обнаружилось, что они живы, ты шарахаешься от них. И в обморок ты тогда не от счастья упала, я видел! Ты не принимаешь их, даже грудью кормить не стала!
– У меня молоко перегорело.
– Не ври. Ты перетянула грудь. Специально.
Зоя промолчала.
– Матери так себя не ведут. Ты не сюсюкаешься с малышами, не качаешь. Тебе как будто лишний раз прикасаться к ним не хочется! Я прихожу – ты и рада от них избавиться. – Он потянулся к ней через стол: – Зайка, скажи, в чем дело? Я слышал, у женщин бывает такое. Это послеродовая депрессия. Давай к врачу сходим? Сейчас все лечится.
– Не нужны мне никакие врачи! – воскликнула Зоя и вырвала свои ладони из его рук.
Викентий, казалось, не смутился, вместо этого спокойно спросил:
– А что нужно? Объясни мне. Почему ты ненавидишь своих детей?
Она сузила глаза, как бешеная кошка, и прошипела ему в лицо:
– Потому что это не мои дети. Это не наши дети. И может, вообще не дети никакие.
– Ты в своем уме? – спросил Витя.
– Я не говорила тебе… – Она и не собиралась, но вдруг почувствовала, что больше не может держать это в себе. – На следующее утро после родов я встала и пошла в морг. Мне нужно было увидеть их перед похоронами. Я… не могла смириться. В общем, еле дошла. И я видела их. Понимаешь? Видела их мертвыми. Лена, медсестра, тоже там была, она их мне и показала.
– Да зачем же надо было…
– Не перебивай ты, ради бога! Никаких сомнений: наши дети были мертвы. Они были как каменные – твердые, холодные. Будь они живы, мы с Леной заметили бы! Но они точно были мертвые.
– Насчет этой Лены еще надо разобраться. Зачем она позволила тебе?
– Не надо ее сюда впутывать. Она хорошая женщина, пожалела меня. Не о ней речь, а о том, что ожить дети не могли!
– Но ведь ожили!
Зоя покачала головой, пристально глядя на Викентия.
– Те две твари в кроватке – уже не наши дети. Это чудовища.
Викентий вскочил со стула:
– Зоя, что ты несешь? Ты себя слышишь? Как ты можешь называть их тварями?
– Говорю тебе, это не дети! Наши дети умерли, я видела это собственными глазами, невозможно очнуться, если ты мертв! Можешь Лену спросить, если мне не веришь!
Витя налил воды из кувшина и выпил залпом, шумно глотая.
– Послушай, я понимаю, что ты пережила. Но ведь ты не врач, ты могла и не понять, что они живы.
– А Лена?
– Она же их не осматривала. Или тоже ошиблась. Вы их вытащили в тепло из холодильника, вот они и пришли в себя! Дети гораздо более выносливы, чем взрослые. Помнишь, мы читали про случай, когда шестимесячный ребенок после искусственных родов выжил, хотя его в мусорное ведро выбросили?
Зоя махнула рукой:
– Не веришь мне, а потом поздно будет.
– Что поздно? Они хорошие, здоровые ребятишки.
– Все прекрасно, если не считать того, что никакие они не ребятишки. Да они и не похожи на нормальных детей. Ты хоть один звук от них слышал? Не гулят, не плачут. А когда не спят, так смотрят, как будто все про тебя знают.
– Ты выдумываешь.
Зоя усмехнулась:
– Ты в Старых Полянах четвертый год. А я тут родилась и всю жизнь живу. Это место непростое. Все местные знают.
– Что в нем сложного? И какое отношение это имеет к нам?
– Здесь колдуны прежде жили и до сих пор живут. Мне бабушка покойная говорила. – Она обвела взглядом комнату, будто рассчитывая увидеть одного из них. – Близко-близко. Но мы до них дотянуться не можем, а вот они до нас – запросто, наблюдают и ждут. Они сильные и злые, им человека убить – раз плюнуть. Сколько тут народу мрет, не одно, так другое! Угорают, вешаются, убивают друг друга – сам же знаешь, похороны за похоронами, на кладбище могил больше, чем живых людей. И не водка виновата! Везде пьют, а такого нет.
– Чего же им от нас надо? Бабушка сказала?
