Школу хотели защитить от разграбления, но, даже если это и удалось, уберечь здание от вмешательства времени было невозможно: у него слишком острые, безжалостные зубы и отменный аппетит.
Строение пострадало от разрушения меньше, чем жилые дома, но все равно было изъедено, разбито, покорежено. Той же тоской и безнадежностью веяло от него, тем же запахом разложения, который ничем не перебить, тянуло от каждого кирпича.
На детской площадке сохранились и горка, и качели, и лавочки, но в последний раз ребенок играл здесь слишком много лет назад. Горка походила на скелет диковинного животного с горбатой спиной, качели замерли – им некого было нести к небу. Деревянные сиденья скамеек разрушили жуки, снега и дожди.
Инна шла через двор ко входу. Под ногами еще угадывались остатки мощеной дорожки, но в основном все пространство заросло высокой густой травой. Табличка «Старополянская средняя школа», которая прежде висела над входом, теперь валялась на земле.
Дверь была заперта все той же заботливой рукой, но проникнуть внутрь не составило никакого труда: почти все окна, в том числе и то, что находилось рядом с дверью, были выбиты.
Оказавшись внутри, Инна ощутила знакомый уже запах сырости и разложения. Выложенный плиткой пол сохранился отлично, но стены и потолок были в плачевном состоянии. Годами внутрь здания хлестали дожди, залетали снежинки, наметая сугробы, задували ветра.
Девушка увидела широкий холл, остатки стендов, разбитые круглые светильники, когда-то бывшие белыми. В углу – гардероб со старомодными железными вешалками. Под самым потолком, напротив входа, висели часы. Когда-то они должны были показывать школьникам точное время: вошел – и увидел, скоро ли начнется урок. Теперь циферблат был покрыт трещинами, стрелки грустно поникли. Часы замерли навсегда – отсчет времени продолжался, но они в этом не участвовали.
Стол, за которым прежде сидели дежурные ученики, так и стоял возле двери, только вот стульев не было. Позади стола уводила на второй этаж лестница с остатками перил. На столе лежало мутное треснутое оргстекло, а под ним – листок бумаги.
Инна наклонилась пониже, чтобы прочесть, что там написано. Это оказалось расписание звонков.
«Зачем я сюда пришла?» – подумала Инна, и тут же, в ответ на ее мысли, раздалось какое-то цоканье.
Она испуганно оглянулась, отыскивая источник странного звука, и почти сразу поняла, в чем дело.
Не цоканье, а тиканье: сломанные часы вдруг ожили и пошли. Секундная стрелка торопливо побежала по кругу. Инна смотрела на часы, не отводя глаз. Они показывали половину второго – не то дня, не то ночи.
– Это кажется вам невероятным, верно?
Возле лестницы стоял человек.
Инна сразу узнала его – это был Павел Иванович. Седовласый, аккуратный, благообразный. Темные брюки, голубая рубашка с галстуком – хоть сейчас в класс.
– Здравствуйте, Инна!
«Разве я называла ему свое имя? Да или нет?»
– Значит, вы не уехали отсюда? – спросила Инна, сознавая, как нелепо звучит ее вопрос.
– Отчего же, уехал, – живо отозвался старый учитель. – В девяносто девятом школу закрыли, мне стало нечего делать, и я уехал.
– Где вы теперь живете?
– Жил, – строго, по-учительски поправил ее Павел Иванович. – В Салавате. Есть такой город.
Он поднял голову к потолку и печально проговорил:
– Да, как все стало… Но по-другому и быть не могло, так ведь?
Если это был вопрос, ответа Инна не знала.
– А вернулся я, потому что вернулись вы. Вам ведь нужно понять кое-что. Я могу помочь.
Внезапно откуда-то сверху и сбоку оглушительно заверещало, загремело. Школьный звонок призывал учеников за парты. Сначала голос его был хрипловат, как это бывает от долгого молчания, но с каждой секундой набирал обороты, делался звонче, чище.
– Нам пора! – весело проговорил Павел Иванович. – Слышите?
Глава 18
Они прошли мимо настежь распахнутой двери, над которой висела облупившаяся вывеска с надписью «Столовая». Инна, не удержавшись, заглянула внутрь. Странно, но все тут было почти нетронуто, если не принимать во внимание пыль и грязь. Тесными рядами стояли столы и стулья с металлическими ножками, окна почти всюду были целые, может, потому, что выходили на внутренний двор.
На стене висели плакаты – куда без них.
«Не забудь вымыть руки перед едой!» – с улыбкой грозил пальчиком нарисованный усатый доктор. Повариха в колпаке сурово сдвигала брови: «У нас нет мам! Поел – убери сам!»
Инне показалось, что она чувствует все еще витающий в воздухе запах столовской еды: перловой каши с котлетами, горохового супа, пюре с сосисками. Желудок заурчал, требуя пищи.
Они уже приблизились к лестнице, когда Павел Иванович спохватился:
– Вы ведь, наверное, голодны?
«Он что, мысли мои читает?»
– А вы можете меня накормить? – Инна растерялась, должно быть, поэтому вопрос прозвучал резковато.
– Придется вернуться в столовую.
Учитель обогнул Инну, прошел обратно по коридору к раскрытым дверям. Инна последовала за ним.
Прошло не больше минуты с тех пор, как она заглянула сюда, но теперь ее взору предстала совершенно иная картина. Помещение было светлое и чистое: вымытый пол, выкрашенные бирюзовой краской стены; белые тюлевые занавески, трепещущие на легком ветерке. Запах еды теперь был вполне ощутимым.
Столы были застелены скатертями, а сверху – прозрачной клеенкой. На каждом стояли солонки и стаканчики с салфетками.
Павел Иванович и Инна шли через зал к столу раздачи. Ни повара, ни кассира, ни посетителей – здесь не было никого, кроме них двоих. Но на столе уже ждали два одинаково накрытых подноса с едой: рисовая каша с желтым масляным островком посередине, стакан компота, накрытый куском хлеба, а на отдельном блюдце – ватрушка с повидлом.
– Берите, не стесняйтесь, – пригласил Павел Иванович.
Решив не задавать вопросов, Инна взяла свой поднос и пошла вслед за учителем к ближайшему столу.
Они сели друг напротив друга и принялись за еду, пожелав друг другу приятного аппетита.
«Я завтракаю в мертвом городе, рядом с человеком, который бог знает сколько лет уже покоится в могиле, но при этом не утратил аппетита. Может, я сошла с ума и давно лежу в палате с мягкими стенами?»
Но она оказалась слишком голодна, чтобы подобные мысли могли остановить ее. Было вкусно, и Инне пришло на ум, что рисовая – это ее любимая каша. Только она совсем позабыла об этом. Ватрушка была свежая, еще теплая, а повидло – сливовое, тоже именно такое, какое ей и нравилось.
– Вкусно, правда? – спросил Павел Иванович, с видимым удовольствием расправляясь со своей порцией.
