Вот тут Володя и сказал, что в дурдом ей рановато.
– Я не думаю, что тебе все привиделось. Не верю, будто ты год просидела где-нибудь, позабыв, кто ты такая, а потом объявилась, когда морок прошел.
Инна смотрела на него, внимая каждому слову.
– Ладно, допустим, ты сняла и спрятала где-то свою одежду, весь год носила что-то другое, а теперь снова надела те самые брюки с футболкой. Но прическа твоя? А маникюр? Все точно такое, как в тот день, когда ты села в автобус, верно? Как такое возможно? И самое главное – старуха!
– Точно! – вскричала Инна. – Она говорила про Старые Поляны так, будто знала это место! Да и вообще, та старуха, можно сказать, посадила меня в автобус. А я даже не подумала спросить, откуда она знает, куда я еду! Увидела надпись «С. Поляны» – и рванула.
– Автобус должен был вот-вот отъехать, ты бежала – старуха могла просто угадать. Или же она всех туда отправляет.
Перед мысленным взором Инны возникла та женщина. Надо признать, она выглядела сумасшедшей, как Шляпник. Можно ли относиться к ее словам всерьез?
Володя угадал, о чем она подумала.
– Судя по всему, верить ей сложно, но ведь можно спросить на всякий случай. Она, кажется, постоянно обитает на вокзале… Кстати, почему ты не позвонила подруге?
– Я попробовала. Из Лариного кабинета. Телефон отключен, банковский хлыщ не соврал. Поверить не могу, что единственный человек, которому я доверяла, предал меня. От Натуси и Димы все узнали, что я якобы уехала. Меня не пробовали искать. Никто не написал заявления в полицию, никто не…
Инна не смогла закончить. Усталость навалилась внезапно: может, это была защитная реакция, поскольку говорить о Натусе было тяжело.
Инна подумала, что ей хочется лечь, проспать часов двадцать и проснуться в своей квартире. Но коль уж это невозможно, то хоть заснуть в нормальной постели, а не в каморке для швабр.
– Мне нужно поспать. Извини, – пробормотала она, обрывая разговор. – Давай отложим беседы до завтра.
Володя не стал возражать. Убрал со стола, вымыл посуду, когда Инна уже крепко спала. Но назавтра продолжить разговор не получилось.
Инной овладела апатия, а точнее – навалилась настоящая депрессия.
С утра, проснувшись, она еще оказалась способна делать что-то: перебрала свои вещи – осколки прошлой жизни. Но хватило ее лишь на то, чтобы переложить одежду и обувь в шкаф да отнести в ванную зубную щетку. Косметичку, парфюм, сувениры и прочие мелочи, до которых теперь ей не было никакого дела, Инна просто высыпала в выдвижные ящики, как яблоки из пакета. Книги так и оставила в коробке, задвинула в угол.
А после улеглась в кровать и снова заснула.
Она заперлась в комнате, выходя только в ванную и на кухню – попить воды. Есть не хотелось, не хотелось вообще ничего.
Володя подходил к двери, спрашивал о чем-то, что-то говорил, она мычала в ответ нечто невразумительное, не пытаясь вникнуть в смысл. В голове было пусто и звонко, даже сожаление куда-то подевалось, даже мысли о потерянном благополучии не беспокоили.
Если бы можно было просто взять и умереть, Инна бы согласилась, не раздумывая. Поднявшись с кровати в очередной раз и наведавшись в ванную, она вернулась в комнату и обнаружила Володю, сидящего на диване. Сам диван был собран, подушка и одеяло, по-видимому, лежали в ящике для белья.
– Ты третий день валяешься и ничего не ешь, – сказал он, предваряя ее вопросы. – Хочешь себя в гроб загнать?
– Ошибочка, – равнодушно проговорила Инна. – Я ничего не хочу, даже этого. Пусть оно само. Зачем ты собрал диван? Мне нужно прилечь.
– Черта с два ты ляжешь. Мать говорила, тут такая дамочка живет, палец в рот не клади – по локоть откусит. Такой запал, такая хватка! Куда ты ее дела, ту дамочку? Сидишь, сопли на кулак наматываешь, как…
– Хорошая попытка, – перебила Инна. – Только не надо пытаться задеть мое самолюбие. От него одни лохмотья остались.
– Знаешь, я ведь чуть не повесился, – вдруг сказал Володя.
– Что?
– Думаешь, у тебя одной проблемы? Я барахтался, как жук, которого мальчишки-хулиганы перевернули на спину. Тряс лапками, тряс, а потом понял, что не могу больше. Купил веревку, снял люстру с крюка.
– А потом?
– А потом встал на табуретку, сунул голову в петлю. Спасибо строителям. Свалился на пол вместе с крюком.
До Инны медленно доходил смысл его слов.
– То есть… ты бы вправду сделал это?
– Ты-то сама что сейчас делаешь?
Девушка подошла ближе, села на диван.
– Почему ты хотел убить себя?
В самом начале их знакомства Володя сказал ей, что ушел от жены, оставил ей квартиру. Снимал жилье, после смерти матери переехал сюда. История невеселая, но банальная. Если бы каждый разведенный лишал себя жизни, полстраны бы вымерло.
– Потому же, почему и ты, – ответил Володя. – Строил здание – казалось, что надежное. А оно возьми и рухни, и меня придавило обломками. Работал в одной компании, мы занимались ландшафтным дизайном, был на отличном счету. А еще писал картины и в один далеко не прекрасный момент решил открыть арт-галерею. Представляешь, да? Выставки – свои и других художников, прочая чепуха. В общем, все было долго и мучительно, но сейчас умещается в несколько слов: уволился с теплого места, вложился, прогорел. Жена сказала: «А я тебе говорила, не суйся!» Умная она у меня, с самого начала знала, что я обычный бездарь-мазила, что ничего у меня не выйдет, и оказалась права. После этих слов что остается, чтобы за убийство потом не сесть? Только собрать чемодан. – Володя посмотрел в зарешеченное жалюзи окно. – На прежнюю работу я не мог пойти. Потому что гордый. Пробиваться дальше не мог тоже. Потому что не хватает таланта, а понял я это поздно: мне почти сорок.
Он умолк. Нарочно он все это говорил или нет, но Инна на миг позабыла о своих горестях. Ей хотелось утешить этого человека – хорошего, но тоже заблудившегося, как и она сама.
– А сейчас ты пишешь картины?
Володя усмехнулся:
– Я все это не к тому рассказал, чтобы ты пожалела меня. А к тому, чтобы показать, что выход есть всегда. Я фотограф. Снимаю, делаю арты, продаю работы через Интернет. Оказалось, это как раз то, что мне было нужно.
– Так что в итоге все обернулось к лучшему. Здорово.
– Хватит стоять на табуретке с петлей на шее. Никакая ты не помешанная! Может, кто-то специально сделал это с тобой, не думала об этом? Ты всего лишилась, сдалась, а он или она сейчас тихо радуется. Да, все это сложно организовать, но сложно – не значит невозможно. Почему ты так легко согласилась с ролью душевнобольной, поверила в свою ненормальность, но при этом не в состоянии предположить, что кто-то из твоего окружения желает тебе зла?
В его словах был резон. Кто это мог быть? Кротов? Костомарова?
