– Боишься? – спросил он у Нины. Вопрос этот был глобальный, он касался той черной тучи, что нависла над ее головой и следует за ней по пятам. Где истоки этой тучи и этого страха? Точно ли у Темной воды?
– Боюсь. – Она все поняла правильно. С некоторых пор Чернову казалось, что она понимает его с полуслова. Быть такого, разумеется, не могло, но думать так оказалось неожиданно приятно.
– Но никуда отсюда не уедешь.
– Не могу. Ты же помнишь, что было.
Он помнил, хотя предпочел бы забыть. Если уж ему, крепкому и здравомыслящему, хочется забыть, то каково ей? Спросить бы, но ведь не ответит. Все сама, все сама. Все проблемы привыкла решать в одиночку. Позиция, достойная уважения и… жалости.
Чернов обернулся, посмотрел на дом. На террасе стояли двое: Шипичиха и Яков. В зубах у Якова дымилась сигарета, и дешевые китайские «авиаторы» уже были на месте.
– Пойдем. – Он тронул Нину за плечо. – Очухался.
Они вернулись к дому, взбежали по деревянной лестнице, встали напротив старухи и Якова.
– Ты здесь? – спросил Чернов осторожно.
– Здесь, – ответил Яков мрачно и сквозь стиснутые зубы выпустил струйку дыма.
– Это хорошо. А что помнишь из прошлой ночи?
– Все. – Яков сдвинул «авиаторы» на лоб. Взгляд его был вполне осознанный и, кажется, злой. – Все и всех помню.
– И… русалку?
– И русалку, и зверя, и… Лютого. – Он сказал это таким тоном, что как-то сразу стало ясно, что встречу с бывшим другом он помнит особенно ярко. Интересно, почему? Не потому ли, что Лютый приходил к нему не просто так, поболтать о былом, а чтобы предупредить. Или убить. За что Лютому убивать Якова? За какие такие прегрешения?
– Спасибо тебе, девочка. – Яков шагнул было к Нине, но остановился и протянутую руку опустил. – Если бы не ты…
– Если бы не она, тебя, дурака, уже бы раки доедали, – резко и зло сказала Шипичиха. – Ты зачем поперся сюда ночью?
– Присматривать. – На Шипичиху он глянул виновато, как нашкодивший мальчишка. – Тут опять убили… девушку. Ту самую, которая ночью…
– Присмотрел? – Шипичиха покачала головой. – Ну, и кто кому помог? Даже от него, – он ткнула пальцем Чернову в грудь, – толку больше, чем от тебя. Все, – она устало потерла глаза, наверное, процесс возвращения Якова в нормальное состояние потребовал от нее много сил, – расходитесь. Днем тут ни за кем присматривать не нужно. Она и сама справится.
Нина кивнула, но как-то не слишком уверенно. А Яков с Черновым переглянулись.
– Давайте я вас отвезу в деревню, – предложил Чернов.
– Сами, – отмахнулась старуха и, не глядя ни на кого из них, шагнула к лестнице.
Ну, сами так сами! У Чернова имелись свои собственные неотложные дела. Ночи у него нынче выдавались веселые и насыщенные, но и дневные заботы никто не отменял.
Оказавшись дома, он первым делом принял душ и побрился. Ну ее на фиг, эту робинзонаду, надоела борода до чертиков! Вторым делом он плотно позавтракал. Третьим взялся за телефон. Необходимо было сделать несколько очень важных звонков, выяснить кое-что как можно быстрее. Гришаев, разумеется, начнет бухтеть, что Чернов звонит ему исключительно по делам, нет чтобы заглянуть в гости на шашлычок под коньячок, но это так… для приличия. Гришаев человек такой же занятой, как и сам Чернов. Если не более занятой. И помог он ему уже изрядно. Помог бы и больше, но Чернову хотелось самому. Так сильно хотелось, что аж свербело все внутри. Гришаев обещал сделать все, что в его силах, а это означало все, что в принципе возможно сделать в сложившихся обстоятельствах. Большего Чернову и не требовалось.
Закончив разговор с товарищем, он включил ноутбук, забил в поисковик «навки, русалки» и на несколько часов выпал из реальности безо всякого там морока.
* * *
День тянулся медленно. Нина покормила проснувшегося Темку, почитала ему книжку, включила мультик в ноутбуке. Что угодно, только бы он не вспоминал то, что случилось ночью. Темка и не вспоминал. По крайней мере, не спрашивал.
Пока сын смотрел мультики в залитой солнечным светом спальне, Нина взялась убирать в кладовке. Нельзя сказать, что ей так уж был нужен порядок, скорее, ей требовалась свободная кладовка. Чтобы никто-никто, ни человек, ни зверь, не смог спрятаться за ворохом годами копившегося в ней старого хлама.
Хлама оказалось много. Коробки с посудой, местами целой, местами со сколами и трещинами. Посуду Нина рассортировала на террасе. Битое убрала, хорошее отнесла на кухню. Дальше пришел черед вещей. Их было меньше. Одежда, взрослая и детская, аккуратными стопками лежала в пластиковых пакетах. Наверное, у мамы или прабабушки не поднималась рука ее выбросить. У Нины тоже не поднялась. Потом нашлась большая картонная коробка, доверху заполненная игрушками. Коробку Нина отнесла Теме, пусть разбирается. Вдруг захочет оставить что-нибудь себе.
В углу кладовки стояли самодельные деревянные санки и две пары лыж: одни взрослые, другие детские. Тут же на вбитом в стену гвозде висели две пары коньков, опять взрослые и детские. Наверное, они с мамой любили кататься на коньках, когда озеро замерзало. Наверняка любили, а Нина всю жизнь думала, что не умеет стоять на коньках.
Здесь же, в темном углу, отыскалось старое охотничье ружье и почти полная коробка с патронами. Этой находке Нина обрадовалась почти так же сильно, как Темка коробке с игрушками. Обрадовалась и тут же испугалась этой радости. Но ружье из кладовки достала, перенесла в кухню, спрятала за шкафчиком с посудой. Вечером она его внимательно осмотрит и почистит.
Старый дерматиновый чемодан она нашла на верхней полке самодельного стеллажа, когда кладовка оказалась уже почти полностью освобождена от хлама. Чемодан был легкий, но все же что-то в нем хранилось, что-то скользило от одной стенке к другой с тихим шорохом. Нина вынесла чемодан на террасу, положила на стол, смахнула пыль с пошедшей мелкими трещинами крышки.
Замок поддался с трудом, наверное, она просто не сразу сообразила, как работает такой механизм. А когда сообразила, крышка с тихим щелчком откинулась, и от увиденного у Нины потемнело в глазах…
Эту шерсть – серебро с проседью – она теперь не спутала бы ни с чем другим. На мгновение, на долю секунды ей показалось, что в чемодане лежит шкура, но шок прошел, а здравомыслие вернулось. Не шкура. Вовсе не шкура! А вязаные вещи. Нине уже доводилось видеть свитера, связанные из грубой необработанной и неокрашенной шерсти. Их продавали бабушки на развалах в ее городе. Винтаж и настоящий хенд-мейд. Они были невероятно теплые и невероятно колючие. Такие колючие, что кололись даже через плотную футболку. Винтаж и настоящий хенд-мейд! В старом чемодане тоже лежал хенд-мейд. Вот только прикасаться к нему было страшно. Из-за цвета… Из-за шерсти, из которой связали вещи…
Нина отошла на шаг от стола. Сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох.
