– Но он опасен?
Прежде чем ответить, Шипичиха очень долго молчала, а потом сказала:
– Я думала, что уже не опасный, что уснул тогда вместе с… остальными, а теперь вот не уверена. Но ты его не бойся. Ни тебя, ни малого твоего он больше не тронет.
– А Чернова? – Это она просто так спросила, на всякий случай.
– И его не тронет, пока… – Старуха снова замолчала.
– Пока – что? – спросила Нина.
– Ничего. – Кофе был обжигающе горячий, но Шипичиха выпила его большими глотками, как воду, встала из-за стола. – Пора мне.
Она подошла к входной двери, указала скрюченным пальцем на засов. Чем-то острым, может быть, гвоздем, на засове были выцарапаны символы, очень похожие на те, что Нина видела на деревянных бусах.
– Теперь в этот дом без твоего приглашения никто не войдет.
– Ни живой, ни мертвый? – Нина улыбалась, хотя ее до самых костей пробрал озноб.
– Про живых не скажу, а мертвяки точно не сунутся, пока сама не позовешь.
Приглушенный туманом утренний свет сделался совсем тусклым, словно бы кто-то поставил его на «минимум». Или заслонил своим огромным, косматым, пахнущим псиной телом…
– И когда все это закончится? – Вот она и задала самый главный вопрос.
– Через неделю. Я надеюсь. – Шипичиха посмотрела на нее с жалостью. Наверное, понимала, что не такого ответа ждала от нее Нина. – Ты, главное, не бойся. Страх для такой, как ты, – это последнее дело. – Она положила ладонь на засов, помедлила мгновение, а потом решительно отодвинула в сторону, шагнула в клубящийся за порогом туман и тут же в нем растворилась. А Нина так и осталась стоять на пороге. Страх – последнее дело. Значит, она попробует не бояться.
Туман снаружи оказался не таким густым и плотным, каким виделся из дому. В его прорехах Нина могла разглядеть и джип Чернова, и прибрежные кусты, и высокую сутулую фигуру…
Сердце замерло, а потом пустилось вскачь. Сердце еще не знало, что Нина решила не бояться. Человек стоял под старой вербой. В тумане лицо его казалось размытым серым пятном, и Нине вдруг подумалось, что, быть может, это не человек вовсе, а вставший на задние лапы огнеглазый зверь. Сущь умел ходить на задних лапах и притворяться человеком. Нина знала. Или помнила…
Существо вскинуло руку, помахало. Жест был вполне человеческий, но движения… Рваные, дерганые, словно рука эта держалась на железных шарнирах. Или была многосуставной, чтобы в любой момент трансформироваться в когтистую лапу.
Нина попятилась от перил. Существо попятилось к воде. Мертвяк не войдет, а живого она и сама не впустит. Надо было спросить у Шипичихи, Сущь живой или мертвый. Существо – Сущь… Случайное совпадение? Пока она рассуждала над этим своим открытием, туман лег ей на плечи тяжелыми и горячими ладонями…
От истеричного визга Нина удержалась лишь в самый последний момент. Зашипела по-кошачьи и забилась в этих чужих, сотканных из тумана руках.
– Это я. Успокойся, – сказал туман голосом Чернова. – Это всего лишь я.
Это всего лишь он. Какое счастье! Такое счастье, что не удержаться на ногах. Она бы села прямо на влажные от росы доски террасы, если бы Чернов позволил, но он не позволил, подтолкнул к забытому на террасе стулу.
– Где бабка? – спросил скучным голосом, словно бы прошлой ночью в их жизни ровным счетом ничего не изменилось. А может, в его жизни как раз и не изменилось?
– Ушла. – Пол террасы все еще раскачивался, как палуба корабля, и Нина на всякий случай вцепилась в подлокотники стула. – Сказала, что у нее дела.
– А ты? – Чернов зябко кутался в махровый халат и в тумане был похож на полярного медведя.
– А я не ушла.
– Я не про то. – Он поскреб бороду, осмотрел окрестности. Нина тоже осмотрела – никого! – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
Чувствовала она себя хреново, но это ее личные проблемы.
– Это хорошо. – Чернов помолчал, а потом вздохнул и побрел в туман.
– Ты куда? – спросила Нина. Она бы пошла следом, если бы не боялась оставить Темку одного в доме.
– Оценивать ущерб от чупакабры, – донеслось из тумана, а следом пискнул брелок сигнализации. – И за пирогом! Если эта тварь его ночью не сожрала.
Ущерб он оценивал минут пять. Туман уже начал отползать к озеру.
– Не сожрала. – На террасу он вернулся с бумажным пакетом, в который Ксюша вчера упаковала Нинины припасы. – Но краску поцарапала. Зараза!
Он говорил зло, но злым не выглядел. Скорее, озадаченным. Наверное, где-то в глубине души Чернов надеялся, что царапин на джипе не окажется, что чупакабра им просто померещилась.
Не померещилась…
Кофе пили на террасе. Чернов специально поставил стол так, чтобы Нина могла видеть окно спальни. Сам же он развернулся к озеру. Лицо его, по самые глаза заросшее черной бородой, выражало крайнюю степень задумчивости. А Нина трусливо думала, что, если Чернову вдруг вздумается выставить ей счет за причиненный джипу ущерб, ей нечем будет расплачиваться. Но, наверное, Чернов не считал ее виновницей ущерба, потому что так ничего и не сказал.
Когда кофе был выпит, а Ксюшины пироги съедены, в основном одним Черновым, в рассветной тишине послышался тихий рокот мотора, и к дому подкатил уже знакомый «уазик». Яков не спешил выходить из салона, сидел, крепко сжимая руками баранку. Несмотря на раннее утро, он нацепил «авиаторы», поэтому разглядеть выражение его глаз не было возможности. Первым неладное заподозрил Чернов. Он со вздохом встал, оправил свой лохматый халат и побрел к «уазику». Если гора не идет к Магомету…
– Доброе утро! – услышала Нина его бодрый голос. – Мимо проезжал или целенаправленно в гости?
– Мимо… целенаправленно… в гости… – А вот голос Якова звучал как-то странно. У Нины перехватило дыхание. – Вадим, ты бы это… ты бы сходил со мной, а?
– Куда? – Чернов переминался с ноги на ногу, ерошил и без того растрепанные волосы.
– Да тут недалеко… – Яков словно вспомнил о существовании Нины, приветственно вскинул вверх руку, но из-за руля так и не вышел. – Утречко! – сказал с какой-то фальшивой бодростью.
– Доброе. – Нина бросила быстрый взгляд на окно спальни, сбежала с террасы. – Яков, что-то случилось? – спросила шепотом. Подумалось вдруг про Шипичиху. Что она не дошла до своего дома в Загоринах, что Сущь подкараулил ее в тумане…
– Ты это… ты возвращайся в дом, Нина. Не надо тебе…
– Яков, не юли! – Чернов начинал злиться и теперь был похож на рассерженного полярного медведя. – Говори, куда нужно идти.
– Туда! – Яков неопределенно махнул рукой в сторону берега. – Метров триста отсюдова!
* * *
Чернов не был таким уж крутым психологом, но понять, что стряслось что-то непоправимое, ему удалось и без психологического образования. Он глянул на стоявшую рядом Нину. За минувшую ночь она словно выцвела и лишилась красок. Если бы он был не реалистом, а мистиком, то решил бы, что это место тянет из нее силы. Или уже вытянуло. Но реалист пока побеждал, поэтому он велел своим официальным тоном:
