– Ничего. – Нина покачала головой. – В том-то и дело, что я ничего не помню, но мне кажется, я ей про себя все рассказала. – Ее губы, и без того бледные, посинели, как у покойницы.
Что такое страшное было в ее жизни, о чем она боялась рассказывать? Какую информацию приходилось вытягивать из нее под гипнозом? Чернову было неинтересно. Не его это дело. У него есть дела собственные, ничуть не менее важные. Так уж вышло, что они связаны с вот этой до смерти напуганной девчонкой и ее сыном. Иначе Чернова здесь бы просто не было бы.
– А что конкретно ты не помнишь? – поинтересовался он. Эту беседу следовало повернуть в более безопасное и полезное русло. – Она сказала, ты была при смерти?..
– Вот этого я как раз и не помню. – Нина отхлебнула кофе. – Ты не знаешь, но я жила в этом доме в детстве. Оказывается…
– Оказывается?
– Я этого не помню.
– Я тоже не все помню из своего детства.
– Ты не все, а я вообще ничего. И той болезни, про которую говорит Шипичиха. – Она рассеянно вертела чашку в тонких пальцах. – Я помню себя только с трех с половиной лет. Вот словно бы свет включили в темной комнате и осветили все, что в ней было до этого. Понимаешь?
Чернов не понимал, но на всякий случай кивнул.
– А когда мы с Темкой переехали в этот дом, я, кажется, начала вспоминать.
– Что?
– Запахи… – Нина закрыла глаза. Ее изящно вырезанные ноздри раздулись, будто она принюхивалась. – Я помню запах мокрой шерсти. И помню не то лапы, не то руки, которые зажимают мне лицо, не дают дышать. А мне страшно, мне так страшно, что проще умереть, чем перестать бояться…
– Чего ты боялась? – Нет, вопрос нужно переформулировать. – Нина, кого ты боялась в своем детстве?
Она очень долго молчала, а потом неуловимо быстрым и неуловимо изящным движением перевернула чашку над блюдцем. Бесконечно долгие мгновения они наблюдали, как коричневые потеки кофейной гущи превращаются в очертания остроухой клыкастой морды. Запахло мокрой шерстью…
* * *
Чернов остался у них до утра, ночевать лег на тахте в гостиной. Нина прикорнула рядом с Темкой, но уснуть не могла очень долго, все прислушивалась то к едва слышному дыханию сына, то к шорохам за окном. Уснуть получилось лишь под утро. Кажется, только глаза закрыла, как кто-то тронул ее за плечо. Еще не до конца проснувшись, Нина вскинулась, нашарила рядом Темку и только потом открыла глаза.
Над ней склонилась Шипичиха. Как долго она вот так стояла?
– Вставай, – велела старуха. – Дверь за мной запри.
– А вы куда?
– Домой. Рассвет уже, а у меня дома дел полно. – Она говорила так, словно минувшей ночью ровным счетом ничего не случилось, словно бы Нине все померещилось. А вдруг померещилось?
Надежда истаяла, стоило лишь увидеть на подоконнике пустую склянку. Не померещилось…
Нина сползла с кровати, пошатываясь, вышла вслед за Шипичихой, сказала, глядя в ее прямую спину:
– Может быть, кофе?
– Давай. – Шипичиха не обернулась; проходя мимо гостиной, старуха бросила быстрый взгляд на скрючившегося на тахте Чернова. Тахту стоило бы разложить, но он не стал, даже от постельного белья отказался.
Оказавшись на заполненной тусклым рассветным светом кухне, Нина окончательно пришла в себя, включила газ, достала из шкафчика жестянку с кофе. А Шипичиха разглядывала блюдце. Надо было вчера помыть, да сил не хватило. Точно так же, как у Чернова не хватило сил разложить диван.
– Значит, просыпается она? – сказала Шипичиха то ли удовлетворенно, то ли раздосадованно и кончиком ногтя поскребла засохший кофейный рисунок.
– Кто? Сущь?
– Сила. В матери твоей она спала так крепко, что Силична и будить не стала, а в тебе и в мальчонке твоем вот просыпается.
– Какая сила? – Она уже понимала какая, вот только как в такое поверить, когда двадцать первый век на дворе?
– А какая дадена, такая и просыпается. – Шипичиха отставила блюдце в сторону, с усталым вздохом присела к столу. Нина глянула на ее осунувшееся, посеревшее от усталости лицо и поняла, что, в отличие от них с Черновым, Шипичиха только делала вид, будто спала, а на самом деле она сторожила дом. Как старая цепная собака, которая уже почти потеряла резвость и силу, но еще сохранила острый слух.
– Вы нас загипнотизировали, – сказала Нина и поставила турку с кофе на огонь. Она не спрашивала, она была почти уверена.
– А как вас по-другому убедить? – Шипичиха пожала плечами. – Этот вон, – она кивнула в сторону гостиной, – мальца твоего собирался в больницу везти, а в больнице бы его не спасли.
Теперь Нина и сама понимала, что не спасли бы. Откуда взялось это понимание, она не знала, но незнание ровным счетом ничего не меняло.
– И раньше вы меня тоже гипнотизировали.
– Гипнотизировала. Мне нужно было понять, что у тебя на уме, от чего ты бежишь и на что готова. – Шипичиха устало прикрыла глаза.
– Поняли?
– Поняла. Оттого и позволила тут остаться. – Глаз она так и не открыла. А Нину вдруг отпустило. Шипичиха ее не предаст. Может, не станет больше помогать, но не предаст. А это дорогого стоит.
– Я многого не помню из своего детства. – Ей нужно узнать правду, понять, кто она такая и почему мама ни словом не обмолвилась о Темной воде. – Это тоже из-за вас?
– Из-за меня. – Все так же, не открывая глаз, старуха кивнула.
– Почему?
– Потому что не нужны малому дитю такие воспоминания, как у тебя.
– Я уже не дите. Мне нужны эти воспоминания.
Старуха покачала головой.
– Верните мне память. Я знаю, вы можете.
– Могу, но не стану. Ты еще не готова.
– Не готова к чему?
– К тому, какой окажется эта правда. Придет время, сама все вспомнишь. – А вот теперь она подняла тяжелые морщинистые веки, во взгляде ее была тоска.
– Я хочу сейчас.
– Сейчас рано. Не выдержишь. Я заслоночку у тебя в голове малость приподняла, потихонечку все будет просачиваться. Да ты уже начала кое-что вспоминать.
– Я за Тему боюсь. – Нина сняла кофе с огня, разлила по чашкам. – Как я его смогу защитить, если я ничего не понимаю?
– Придет время – и поймешь, и защитишь. Темная вода она не только отнимает. Таким, как ты, она иногда делает подарки. В венах твоих она течет, девочка. В твоих и твоего ребенка. Он тоже сильный. А после этой ночи еще сильнее станет. И ты…
– Расскажите про Сущь, – потребовала Нина, усаживаясь напротив старухи. – Почему она охотится на Темку? Или не она, а он?
– Он. – Шипичиха кивнула. – Зверь красноглазый. И он не охотится. По крайней мере, не на твоего сына.
