Я не могу сказать, что, когда училась на врача, мечтала об этой работе. Но я и не жалела никогда. Работа напряженная, зато платили отлично. Мне удалось сменить ее на нечто более удобное только из-за одного счастливого случая. В день, когда привезли Клавдия, точнее того, кем он был раньше, было всего четыре номера. Доктор Армстронг сказала, что Андрея – так его звали – надо поставить первым, и она будет присутствовать при всех манипуляциях сама. Я еще не знала, что он ее сын, она ничего мне не сказала. Я решила, что это обычная проверка, и делала все как обычно, без сантиментов. Она молча смотрела. Тело было серым, необычно худым, с очень тонкими хилыми руками, и, если бы не Армстронг, я наверняка зацепила бы его за ноги и опускала в воду вниз головой. Так было надежнее, но пришлось повозиться с руками.
В остальном все шло нормально, как обычно, но, когда я достала полароид, она неожиданно закричала. Я никогда не слышала, как она кричит. «Что вы делаете?!» Или что-то еще, я точно не помню. Я огорчилась, что не удалось сделать такой кадр. И потом, когда привезли второго, все еще была расстроена. Все думала про эту фотографию. Армстронг ушла, я могла бы дальше спокойно работать. Но она забрала фотоаппарат, и я из-за этого очень нервничала. Я еще не знала, что так было лучше для меня. То, что случилось потом, я не рассказывала никому. Но сейчас вот решилась написать. Хотя и не стоило бы.
Когда я опустила второго по пояс и прикрепила автоинъектор на грудь, то замешкалась. Отвлеклась на что-то. Раньше такого не случалось. И номер очнулся.
– Где я? Пустите, – говорит.
Это такое нарушение, что за него мне грозил выговор или что еще хуже. Я очень испугалась и не знала, что делать. Из-за моей оплошности все было испорчено. Окунание теперь было бесполезно. Номер должен был прийти в себя от адреналина уже под водой.
– Отпустите меня! – начал кричать он. – Я боюсь! Кто вы? Где моя мама?
Руки машинально нажали кнопку манипулятора, и я начала опускать тело в воду. Надо было продолжать процедуру, как если бы все было по плану. Крик, конечно, привлек внимание вездесущего Шефера, который прибежал и посмотрел на меня вопросительно.
– Кто кричал? – спросил он сердито. – Я сейчас с Армстронг и ее сыном, нам нужна тишина.
– С сыном? – Я сильно удивилась тогда. – Этот кричал. Под наркозом, не приходя в сознание.
– Ты уверена, что девочка не приходила в сознание? – спросил он.
– Да, конечно, – ответила я.
Он подошел и внимательно изучил лицо номера. К этому моменту все конвульсии уже давно закончились. Поэтому Шеферу ничего не оставалось, как просто уйти. Я была недовольна сразу по двум причинам. Во-первых, мне снова не удалось сделать фотографию. Даже на телефон, хотя я любила именно полароид. Во-вторых, я тогда подумала, что нам теперь вряд ли дадут премию. Я не торопилась. Выдерживать две или три минуты, теперь было неважно. Даже секундомер не стала включать. Тем не менее я сделала все по инструкции. Пять ударов дефибриллятором, укол внутримышечно.
Шефер должен был уже прийти и забрать номер, но не приходил. Пришла Грета с еще одним номером.
– Что там происходит? – спросила я. – Это действительно ее сын?
– Да, – сказала Грета и отложила детские муфты, так как следующий номер был довольно крупный мужчина. Она была неразговорчива.
Скоро пришел довольный Шефер. Он весь сиял и сказал, что в этот раз мы не просто получим премию, а она будет еще и в двойном размере. Новость была отличная. В этот раз я курила с особым удовлетворением и думала, как потратить премию. Когда я пришла в свой кабинет, ко мне наведалась доктор Армстронг.
– Зачем вы хотели сделать фотографию? – спросила она.
Мне, естественно, пришлось соврать – не рассказывать же про коллекцию. Но теперь я знала, что говорить.
– О, этот мальчик показался мне особенным. У него такие красивые глаза. Я так надеюсь, что он поправится, – ответила я тогда. И попала в точку.
Доктор Армстронг улыбнулась. Потом сказала:
– Спасибо большое, вы сегодня отлично поработали. Фриц сказал мне, – это имя доктора Шефера, – что вы вообще очень надежный человек. И никогда его не подводили.
– Это правда, – ответила я и замолчала. Мне нечего было добавить.
– У меня есть для вас предложение. – Она улыбалась. – Еще никто не говорил мне, что у Андрея красивые глаза. Он всегда очень болел. Надеюсь, вы согласитесь. Это будет совсем не сложно, и оплата достойная.
В этот день все изменилось. Доктор Армстронг предложила мне новую работу. Это была возможность жить в городе, и денег я стала получать больше. Теперь не нужно было иметь дело с лабораторией, которую я по-своему любила, но мне не нравился Шефер. А сын Армстронг был совсем еще мальчишкой. Доктор предложила мне опекать его. По какой-то неизвестной мне юридической причине сын не мог больше жить с ней, и требовалась няня, которая не задавала бы лишних вопросов и знала, что делать в экстренных случаях. Долго думать не пришлось, я сразу согласилась.
– Надо изменить имя, – сказала я.
– Зачем? – спросила доктор.
– Так положено.
– Да, конечно. Но я привыкла к имени Андрей.
– Вы все равно больше не будете его так называть.
– Да, верно. – Она задумалась. – Я не могу ничего придумать.
– У меня есть для него очень красивое имя, которое подходит именно ему, – сказала я.
На досуге Грета листала базу и выписывала редкие имена. Следующее было Клавдий. Я его запомнила. Доктору Армстронг оно сразу очень понравилось. Она сказала, что оно, видимо, римское. Мне оно тоже было по душе.
Дальше все было отлично. Армстронг снабжала меня всем необходимым. Я получала деньги, вещи, инструкции о том, что говорить моему подопечному, и так далее. Она познакомила меня с начальником полиции города, и мне не приходилось даже искать Клавдия, когда он пропадал. А пропадал он регулярно. Полиция все делала сама. Была только одна сложность, которая меня сильно огорчала. Он считал меня своим единственным родственником, сколько бы я ни говорила, что мы не родня. Мне приходилось часами выслушивать то, что приходило ему в голову. И именно это было частью моей работы, о которой я отчитывалась.
У меня есть разный опыт. Во время практики мне приходилось заменять ночного сторожа в лечебнице для слабоумных. К счастью, я сидела в приемном отделении, а у психических больных были свои сторожа. Но слабоумные были не только внутри больницы. В первую же ночь меня разбудил тихий стук в окно и жалобный голос. Я сначала перепугалась, молодая была совсем, но потом смотрю, что окно надежно заперто и влезть через него невозможно. Говорю: «Что тебе надо? Уходи». А псих так жалобно, как будто это на кого-то здесь действует, а может, знал, что новенькая на дежурстве: «Меня по ошибке выписали. По ошибке. Мне нужно срочно таблетку, иначе я умру. Пожалуйста».
Я хотела его напугать, говорила, что вызову санитара или охранника из корпуса, но он не испугался и не уходил. Будто точно знал, что они не придут. Они и правда не пришли. Я позвонила и сказала, что тут посторонний пытается на меня напасть. Обещали прийти, но не пришли. И трубку перестали брать. Я думаю, они там просто выпили и уснули. А мой псих всю ночь под окном стонал, еще более жалобно. Иногда начинал ругаться совсем другим голосом. А потом голос снова становился жалким, стонал. На второй день я облила его кипятком.
