С этими словами он вколол мне что-то в шею. Я отрубился.
Когда я пришел в себя…
…Увидел, что оказался в совсем другом месте. Я лежал на берегу озера, а рядом были какие-то люди.
– Простите, – спросил я. – Что со мной случилось?
Три старика переглянулись, один из них, с длинными белыми волосами, сказал:
– Мы думали, ты нам скажешь, Иоанн. И ждали здесь, пока ты придешь в себя.
– Иоанн? – сказал я, понимая, что меня спутали с другим человеком. – Простите, вы ошиблись. Мое имя Клавдий.
Старики снова переглянулись.
– Нас призвал сюда ты, Иоанн, – сказал старик с черными волосами. – Чтобы узреть Христа. Поэтому мы пришли.
– Это ошибка, – сказал я. – Я никого не звал сюда. Мне очень жаль.
Один из стариков, ниже всех ростом и с круглым лицом, сказал:
– Мы старцы Олаф, Чоэпэл и Амос. Все знают, зачем мы здесь. И ты, Иоанн, должен объяснить нам, что произошло. И что мы будем говорить людям. Мы уже не мальчики, но то, что мы видели, не укладывается в наши головы. Не испытывай нас и скажи, в чем истинный смысл всего, что произошло. Ибо мы страдаем от своей близорукости.
Я хотел и в третий раз повторить, что я не Иоанн и что сам меньше всех знаю, что здесь случилось, и все в таком духе, но, поглядев пристальнее на стариков, понял, что они не отступят. И тогда я сказал:
– Ну, хорошо.
Все трое начали улыбаться, кивать и переглядываться с одобрением. Умиляющее зрелище.
– Я не знаю, что сказать вам. Но я знаком с человеком, который всегда знает ответы на все вопросы. Я отведу вас…
Говоря это, я с ужасом вспомнил, что случилось перед тем, как я потерял сознание. Борис Андреевич! Что с ним? Как же я не справился? Я погубил его! Сколько прошло времени? Может, еще не поздно!
– Скажите, – начал я говорить старикам, – где мы находимся? Есть ли здесь рядом военная часть? Я шел в нее.
– Вот там, на холме, – показал один из стариков.
– Я должен идти туда! – сказал я, вставая.
– Мы пойдем с тобой, – ответил другой.
Я был одет очень странно. Длинный халат, грязный настолько, что нельзя понять его истинный цвет, а на ногах сандалии. Даже исподнее было мне неизвестно. В кармане халата я обнаружил две вещи, одну из которых хорошо знал – мой серебряный крестик. А вторая – медный браслет с львиными головами – казалась совершенно чужой. Не было ничего, что помогло бы мне удостоверить свою личность. Закралось сомнение, что меня могут не узнать или, что хуже, принять за сумасшедшего. Еще и в компании с безумными стариками. Но чувство вины было сильнее всего, и я просто поспешил на холм. Страх, что я потерял Бориса Андреевича, гнал меня туда, где должны были знать о нем.
Видимо, я очень долго шел к части, и наконец, через неопределенное время подойдя к КПП, я увидел тлеющий кусок, напоминающий обшивку самолета. Рядом лежало мертвое животное. Я невольно присмотрелся. Олень. Как странно. Этого беднягу перевозили в самолете?
– Здесь была авария? – спросил я.
– Мы затрудняемся ответить, – начал свой ответ один из моих престарелых спутников.
Но я не стал слушать и пошел дальше, прибавляя шаг. Опять олень, опять авария. Только теперь олень мертвый. Ворота в часть были закрыты. Еще от старых времен на зеленом железе здесь остались две красных звезды. Будка с охраной была пуста и заперта. Я постучал в тяжелые ворота. Глухой звук оказался очень тихим. Я хотел закричать, но раздался скрип. Ворота приоткрыли изнутри.
– Проходи, – сказал голос. – Один.
– Подождите здесь, – сказал я старикам и вошел на территорию части.
Человек, который впустил меня, судя по форме, был не солдат, а полицейский. Причем не рядовой.
– Я…
– Я знаю, кто ты, – сказал он. – Тебе туда.
– Спасибо! Там Борис Андреевич?
Полицейский, которого я тоже вспомнил, уже отвернулся и не ответил, но у меня появилась надежда. Наверное, Борис Андреевич добрался до части и распорядился, чтобы меня ждали. Значит, он в порядке. В груди защемило, к глазам, кажется, подступили слезы. Я побежал туда, куда указал полицейский. Это был лазарет. На входе меня сразу пропустили, и я оказался в вестибюле, где сидел дежурный в белом халате. Лазарет, ну конечно! Борис Андреевич, наверное, сломал руку в аварии.
– Здравствуйте, – начал я. – У вас должен быть…
Дежурный не стал дожидаться ответа и лениво показал пальцем.
– Тот коридор. Палата восемь, – сказал он и отвернулся к своему чтению.
– Откуда вы знаете, к кому я иду? – спросил я почти возмущенно.
Он посмотрел на меня оценивающе.
– Здесь сейчас только один человек.
– Борис Андреевич? – спросил я слегка дрожащим голосом.
Он кивнул и снова отвернулся. Спасибо, Господи! Он точно жив. Надеюсь, что ничего серьезного. Вот и палата номер восемь. Я прошел через небольшое помещение с уборной. Тут было всего две койки. На правой лежал человек, рядом с ним стояла медсестра, которая меняла капельницу.
– Он спит? – спросил я обеспокоенно, замечая повязку на глазу.
– После операции. Скоро придет в себя, – ответила медсестра, не снижая голоса.
Я помялся.
– Что с ним? Что с его глазом?
– Он его потерял, к сожалению, – сказала сестра.
– Но как, из-за аварии?
– Думаю, что нет. Но его жизни уже ничто не угрожает.
Это было слишком для моего понимания, я решил дальше не расспрашивать, радуясь, что это не грозит жизни.
– Ему нужен отдых, – сказала сестра и вышла.
В детстве мне все время снился сон, как за мной бежит собака. Я хочу от нее убежать, но не могу пошевелиться. Ноги, словно ватные, не хотят двигаться. И это состояние угрозы и невозможности действия длилось, кажется, очень долго. Со временем сон пропал, а чувство осталось. И всегда, когда торопился сделать что-то критически важное, я чувствовал страх оказаться в том сне. Сейчас же я сел на соседнюю койку и ощутил невероятную радость оттого, что смог убежать от собаки. Я уже не верил, что успею, но успел. Дело было сделано.
Лицо Бориса Андреевича вселяло в меня надежду. Даже теперь, с повязкой на глазу, он казался человеком, который может все. Он придумал несуществующий город. Да, придумал его историю. Всех, кого надо, убедил в его существовании. Выдвинул местного кандидата в федеральное законодательное собрание. И его избрали. Представляете? Избрали. А Борис Андреевич смог снять главу Избирательной комиссии, потому что над этими выборами в голос смеялся даже сам тогдашний президент. Он был противником отставки, но тут просто не устоял перед гением шефа. И тогда еще появилась эта фраза, что президента нельзя переубедить, но можно насмешить. Так и вышло.
