– Это конь. Смотри, как он ходит.
– Прыгает.
– Да, прыгает через любые преграды. Ни одна другая фигура так не может.
– Значит, конь самый сильный?
– Нет.
Молчание.
– На самом деле все фигуры одинаково сильны. Ведь даже пешка может съесть ферзя. Сила не в фигурах, а в том, есть ли у них свободные поля, куда ходить.
– Свободные поля?
– Да, это самое главное. Поэтому надо делать так, чтобы пустое пространство, куда могут ходить твои фигуры, было большим. А пространство для противника – маленьким. Понимаешь?
– Да, мама.
– Можно выиграть, просто поставив мат королю. Но в шахматах считается наивысшим мастерством – отнять у противника пространство. Это называется цугцванг.
– Цугцванг.
– Да, все верно.
Пустота, думал я. В философии даосизма это было центральное понятие. Весь мир крутится вокруг божественной идеальной пустоты, как спицы вокруг пустого центра колеса. Но Дао обманывали сами себя. Теперь я это точно знаю. Именно поэтому их философия оказалась такой запутанной, противоречивой. Дао говорят, что пустота – это тонкий мир, темная материя, которую мы не видим. Но пустота как пустота тоже есть. В том смысле, что ее нет. Теперь я вспомнил, что думал об этом когда-то. Воспоминания приходили одно за другим. Снова тот женский голос. Я уже взрослый человек, но сижу в инвалидной коляске.
– Что вы проходите на уроках философии?
– Аристотеля. Сегодня была лекция по видам причин.
– Ты все понял?
– Да. Но, понимаешь, я попробовал применить на практике и запутался. Хотя все казалось очень понятным.
– Это и не странно.
– Почему?
– Видишь ли, Андрей, – она вздохнула, – человек мыслит причиной и следствием просто потому, что так устроен наш мозг. Нейроны работают на вход и на выход. Вход – причина, выход – следствие. Так возникла и математика, и логика. Но реальный мир работает совсем иначе. Разбить все события на причины и следствия просто невозможно.
– Ты серьезно? Но наш преподаватель…
– Ваш преподаватель прав. Вы же еще так молоды и должны понять основы, прежде чем идти дальше.
– А куда дальше?
– Это длинный разговор, Андрей.
– А ты в двух словах. Как всегда, – сказал я.
Она помолчала.
– Ну, хорошо. Представь себе огромное полотно. И на нем кружочки. Это события. Теперь мы соединяем события, которые считаем причинами, с кружочками, которые мы считаем следствиями. Что получится?
– Много, много линий. Целая паутина.
– Да. Но событий, которые не связаны друг с другом, осталось больше. Как думаешь?
– Думаю, гораздо больше.
– Вот именно. Эти связи называются случайными. На самом деле их просто не существует. Но именно они создают среду, в которой мы выделяем причины и следствия.
– Ого!
– Да, это сложно. Если попробовать моделировать процессы в этой среде, то получится, что всем управляет именно это отсутствие связей. Эта пустота. Она как…
– Как ветер?
– В каком-то смысле. Но ветра не видно. А этой пустоты просто нет.
Всем управляет то, чего нет, подумал я тогда. Это было поразительно и будоражило самолюбие юного ума. А теперь у меня не осталось амбиций. Я пал так низко, просто потому что все вокруг меня во что-то верили, а я всего лишь шел за ними. Не веря ни во что. Я сохранял внутри себя пустоту. Как в шахматной партии. Оставлял для себя место для хода, свободу для фигур.
И тогда я подумал. Я не верю в Бога. И я не верю в то, что Бога нет. И я иду к святым отцам за мудрым словом, и обращаюсь к Писанию именно потому, что неверие стало основой моей веры. Оно обогатило меня и сделало чутким к любому слову, добрым к любой идее, ищущим по отношению ко всем истинам. Мое неверие сделало меня апологетом всех религий и верований, всех священных текстов. Пустота во мне стала сосудом для всей веры, какая только возможна. Может, это и есть я? Может быть, именно в этом состоит моя миссия?
Вдали я увидел дневной свет. Мерцание тусклых фонарей подземелья, освещавшее мне путь до сих пор, по сравнению с этим светом показалось ничтожным. Армен объяснил, что я должен делать. Я должен крестить и тем самым указать миру новый путь. Снять с будущих поколений грех поколений прошлых. Через воду. Через отречение от своей слабости. Он много говорил, я мало понимал, если честно. То, что он говорил, было невероятно. И, должен признаться, я не верил во все это. Но вдруг? Вдруг он прав? Почему я не могу дать ему шанс? Почему я не должен дать миллион шансов тому, кто верит. В Христа, в Иштар или во что угодно. Может быть, я и есть пустота? Может быть, именно я даю пространство тем, кто сегодня во что-то верит?
Этот женский голос внутри меня. Моя мать. Почему она была такой серьезной и всегда говорила со мной, как со взрослым? Почему я был в коляске? Я вышел на свет и на несколько мгновений ослеп. Потом снова прозрел и увидел перед собой огромную толпу людей. Их было так много, что я даже не решился предположить, сколько. Дух перехватило. И вдруг все они начали говорить, а потом кричать:
– Иоанн! Иоанн! Иоанн!
Память возвращалась ко мне. Я смотрел на лица тех, кто стоял ближе, и увидел мальчика. Он стоял, держа за руку свою мать и слегка наклонив голову, глядел мне прямо в глаза. Пожалуй, он один здесь среди десятков тысяч людей был серьезен. Лицо его выражало вопрос: «Ну, посмотрим, на что ты способен?» Вот именно так много лет назад на меня смотрел тот, кого действительно звали Иоанн. Ваня. Первый из тех, кого я крестил.
Удивительно, смешно и непостижимо. Только сейчас я вспомнил, что уже крестил однажды. Да, оказывается, я креститель, хоть и шуточный. Я улыбнулся. Это было в детстве, когда нам с Ваней исполнилось по десять лет. Самый поразительный период жизни, когда твой внутренний возраст переходит от древних языческих верований к мировым религиям. Онтогенез, на мой взгляд, полностью повторяет историю мира от момента сотворения жизни. Момент рождения – это появление человекообразной обезьяны. Когда ребенок учится говорить – это первые Homo. А десять лет – это как раз первые века нашей эры. Человеку нужен единый Бог. И я дал его тогда Ване. Я шуточно посвятил его в религию, которую придумал сам. Это было очень по-детски и очень серьезно одновременно. Прошли годы. Мы не виделись много лет, я встретил его уже взрослым человеком. Теперь это был просветленный монах, посвятивший свою жизнь дзен. Как я мог забыть такое? Креститель Иоанна – вот кем я был на самом деле. Я крестил его не в христианство, а в веру, и он поверил. Это было чудо.
Джон Баптист, Иоанн Креститель, тот, кто погружает в воду. Крестить – значит погружать в воду. Я оглянулся. За мной было уходящее вдаль озеро. Передо мной сонмы людей. Неожиданно в душе наступил удивительный покой и благодать, я вспомнил все. Все, что ускользало все это время. Свою мать, всю свою жизнь, каждый ее миг. Сейчас я перебираю в мыслях этот момент и удивляюсь, как я не испугался, как не бросился бежать, как не выдал своего преображения. Напротив, я чувствовал, как органически связан с этим моментом, и ощутил колоссальный прилив сил. Ни на что не похожее состояние, будто ты одной лишь мыслью управляешь всем, что вокруг тебя. Будто твоя воля превосходит все природные силы. Бесконечное смирение осенило мою душу.
