Оля подняла на него глаза и осведомилась с хмельным лукавством:
– А насиловать перед этим будешь?
– Ни в коем случае, – твердо ответил он. – Тролли – создания благородные, со своим кодексом чести. Сожрать красотку – святое дело, а вот насиловать – дурной тон. Ты хотя бы в одном фильме видела, чтобы тролли поступали так с красавицами, предназначенными к съедению?
Она подумала и ответила:
– Не припомню что-то.
– Вот так-то. – Алексей обнял ее за плечи. – Пошли?
– Пошли, – сказала она и добавила с пьяноватой печалью: – Вот так закончила свой короткий век Оля Камышева, отличница, которую преподы всем в пример ставили. Она была слопана благородным троллем в двух шагах от цивилизации. Ты меня не больно съешь?
– Конечно. Сразу голову откушу, чтобы не мучилась. Осторожно, ветка низко. И вон о тот корень не запнись. Я бы не сказал, что ты пьяная, но координация малость хромает.
– А долго еще?
– Считай, что пришли. Тут всей чащобы метров на десять. Так, корни кончились, ветки высоко. Закрой глаза, только по-настоящему, не подглядывай и шагай смело, дальше земля ровная.
– А зачем глаза закрывать?
– Для большего эффекта, – пояснил он. – Когда откроешь их, сама поймешь. Успею подхватить, если споткнешься. Не бойся.
Ольга старательно зажмурилась и пошла медленнее.
Вскоре она услышала:
– Все. Открывай глаза.
Она сделала это, тут же громко ойкнула и даже подалась назад.
Однако Алексей придержал ее на месте и спросил:
– Теперь поняла, каков эффект?
– Поняла… – протянула она прямо-таки завороженно. – Красота-то какая! Будто и правда совсем другой мир.
Перед ними была широкая утоптанная тропинка, где и машина могла проехать. Иные лихачи на спор так и делали. За ней – несколько метров земли, поросшей невысокой густой травой. Дальше обрыв. А за ним!
Они стояли на высоте чуть ли не в сто метров. Отсюда открывался потрясающий вид далеко в обе стороны. Слева двойной длиннющей цепочкой фонарей светился шантарский мост, знаменитый тем, что угодил на десятирублевые купюры. Многие шантарцы, уезжая далеко от родных мест, держали их при себе и показывали тем людям, которые совершенно серьезно интересовались, ходят ли у них по улицам медведи. А такой вопрос, господа мои, порой и сегодня можно в столицах услышать.
Насколько хватало взгляда, вправо и влево сиял морем огней правый берег. Окна домов, уличные фонари, фары машин, ярко освещенные подъемные краны. Почти напротив того места, где они стояли, располагался причал леспромхоза, где работа шла и ночью.
А за домами, заслоняя горизонт, вздымались сопки, поросшие соснами и березами. Огромная желтая луна касалась краешком самой высокой из них. На ее фоне нереально четко, словно нарисованные тушью искусным японским художником, чернели деревья на вершине.
– Впечатляет? – спросил он.
– Не то слово, – все так же завороженно прошептала Оля. – Душа в пятки уходит, настолько красиво. То-то ты меня просил штору не отдергивать, когда я хотела взглянуть, какой у тебя вид из окна.
– Ага. Еще довольно светло было, испортило бы весь эффект.
Оля стояла очень долго, замерев как статуэтка. Алексей ей не мешал любоваться всем тем, что открылось с высоты. Он помнил, как сам в свое время впервые оказался здесь ночью и долго стоял столбом, не в силах ни взгляд отвести, ни шагнуть в сторону. Гартов прилежно ждал, когда она насмотрится и наступит пресыщение красотой, которой тут было слишком много.
– Ой, смотри, поезд! – воскликнула Ольга совершенно по-детски. – Все окошки светятся, каждый вагон видно.
– Ага, – сказал он. – Дорога над самой Шантарой проходит. Ты разве никогда тут на поезде не проезжала?
– Нет, как-то так получалось, что все время самолетами.
Несмотря на позднее время, а может, как раз благодаря ему жизнь здесь не прекращалась. Проходили гуляющие люди, чаще всего – обнявшиеся парочки. Поблизости звенела гитара, там пели. Судя по голосам, совсем молодой народ.
Ольга вдруг взвизгнула и спряталась за Алексея. К ним подскочила огромная черная собака, молотя хвостом.
– Оля, не бойся, это свои, – сказал он и потрепал по голове животину, тыкавшуюся мордой ему в руку. – Джана, Джаночка!.. Она никогда никого не тронет, иначе хозяин не отпускал бы ее. Ну, если кошка попадется, то другое дело. Это святое. Не бойся, она нового человека чует, интересно ей.
Джана с большим интересом обнюхивала Олину курточку.
Оля стоически терпела, вздохнула и заявила:
– Я, вообще-то, собак не боюсь. Просто она такая большая и так резко выскочила!.. А с обрыва не сорвется?
– Ну что ты, она ж не дура.
Джана прянула ушами и унеслась.
– Ага, – сказал Алексей, посмотрев в ту сторону. – Подругу почуяла. Вон, видишь, колли? Позывной – Сильва.
С той стороны, откуда прибегала Джана, показался человек, шагавший медленно, опиравшийся на палку с фасонным набалдашником, показавшимся Ольге в лунном свете старинным.
Поравнявшись с ними, старик церемонно – девушка прежде и не видела таких жестов – приподнял шляпу.
– Вечер добрый, Алексей Валентинович, вечер добрый, сударыня. Джаночка не пробегала?
– Вечер добрый, Борис Никифорович, – сказал Алексей. – Она с Сильвой, на пустыре.
– Благодарствую, – сказал старичок и довольно бодро направился в ту сторону.
– Вот не знала, что я еще и сударыня. Забавный старичок, – заявила Оля.
– Ага, – сказал Алексей. – Академик, Герой Социалистического Труда. Знаешь, что это такое?
– Ага. В какой-то книжке звездочку видела. Такая, с серпом и молотом. Кажется, это была высшая награда за труд, да?
– Именно.
– А у него за что?
– Да так, – сказал Алексей. – К первой атомной бомбе прямо причастен. А потом, когда Берия наш «атомград» строил, Шантарск-18, серьезными делами там заведовал.
– А разве Берия что-то строил? – с детским удивлением спросила Оля. – Препод нам говорил, что он только и делал, что людей расстреливал.
– Дурень ваш препод, – сказал Алексей. – Лаврентий Палыч был великий строитель, за что его в нашей профессии уважают. Я тебе потом как-нибудь побольше расскажу. Пошли домой.
– А гулять не будем?
– До начала «Моста» чуть больше часа осталось, – сказал он с напускным равнодушием. – Конечно, если хочешь, погуляем.
– Да нет, домой так домой, – Оля тихонько рассмеялась. – Поняла я, кажется, ход ваших мыслей, сударь. Не скажу, что он мне не нравится. Стало быть, до кино мы еще по стопочке выпьем?
