Нина, сунув кучеру еще одну купюру, вышла, а тот, озираясь, спросил:
— Сударыня, уже темнеет, не советовал бы я вам тут совершать променад. Эта местность лихая, не для приличных, богато одетых дам…
Нина, дав ему еще одну ассигнацию (гулять так гулять — за счет Бетси Тверской и в особенности ее мужа-князя), попросила кучера подождать ее на соседнем перекрестке, а сама подошла к дому.
Тяжелая черная дверь, через которую проследовали рыжебородый и его дружки, была заперта. Нина отметила, что и все окна была наглухо задраены — прямо бандитский притон, не иначе!
Она прошла под арку, которая вела во внутренний двор, увидела еще одну дверь, без надежды дернула ее — и та открылась.
Ликуя, Нина быстро прошла в маленький коридорчик, в котором пахло чем-то затхлым и плесневелым. Она увидела лестницу, которая уводила наверх, и услышала доносившиеся оттуда мужские голоса.
Подойдя к лестнице, Нина ступила на нее — и лестница предательски скрипнула.
Нина, чье сердце ухало, как молот по наковальне, поставила вторую ногу на другую ступеньку, та заскрипела еще отчаяннее — и вдруг кто-то схватил Нину за плечо.
Девушка, приглушенно вскрикнув, обернулась — и увидела, что за ней стоит мужчина в черном пальто, с суровым выражением лица.
Это был доктор Дорн.
— Вы? — произнесла Нина и, понимая, что доктор Дорн, ее доктор Дорн, не может узнать ее, откинула вуаль. — Это вы?
Доктор, практически такой же, как и во время их встречи в Скотопригоньевске, пожалуй, только седины в волосах и чеховской бородке немного прибавилось, был поражен не менее ее самой и, отпуская руку с ее плеча, проронил:
— Нина Петровна! Может ли это быть? Что вы тут делаете?
Нина, оттолкнув руку доктора, хотя он уже больше не сжимал ее плечо, зашипела:
— Позвольте спросить: а вы?
Сверху раздался грубый мужской голос:
— Это ты, Шрам?
Послышались шаги, и доктор подал толос, не менее грубо ответив:
— Нет, Шрам к зазнобе своей поперся. Это я, Хирург!
— А, ты, Хирург! Ну, подымайся, подымайся! Хорошо, что пришел. Побалакать надо. Только дверь на замок закрой…
— Лады. Сейчас поднимусь, дай минутку, чтобы снег отряхнуть…
Нина шепотом саркастически заметила:
— Хирург! Ну да, доктор Дорн, как низко вы пали! Вы — пособник жутких преступлений, убийств, якшаетесь с бандюганами, для них свой в доску. Да и сам бандюган! Надо же, Хирург!
Доктор Дорн, пристально посмотрев на нее, произнес:
— Для объяснений сейчас не время. Скажите, где я могу найти вас, и…
— И ночью ваши люди, а может, и вы сами перережете мне горло? Нет уж, благодарю!
Доктор, вздохнув, произнес:
— Нина Петровна, вам надо уходить. Оставаться здесь для вас крайне опасно…
Нина, спустившись со ступенек на грязный пол, заявила:
— Я уйду, пока вы и ваши дружки меня не убили. Кстати, вы на мой вопрос так и не ответили — откуда вы тогда, в Скотопригоньевске, могли знать и о Шерлоке Холмсе, и о дьяволовой ноге?
Доктор молчал, а Нина, открывая дверь во внутренний дворик, сказала:
— Понимаю, сказать вам в свое оправдание нечего. А я подозреваю, что вы не только владелец «Книжного ковчега» в Скотопригоньевске, но и ходок по порталу туда-сюда. И что вы, как и я, сами из другого времени, а в литературное прошлое проникаете, дабы обтяпывать крайне прибыльные криминальные делишки. Это ведь так?
Сверху донесся рев:
— Хирург, ну что ты там, заснул, что ли? Давай, не тяни, топай к нам! Тут новое дельце наклевывается, причем такое прибыльное…
Доктор Дорн наконец встрепенулся.
— Нина Петровна, я все вам расскажу, но не здесь и не сейчас…
— Конечно, это так! — заявила с горечью Нина, выходя прочь. — Заговариваете зубы, а это вы, милейший, прекрасно умеете, по Скотопригоньевску знаю. Но в этот раз не выйдет. Учтите, всей вашей банде скоро конец! Идите, вас ждут ваши компаньоны!
Доктор Дорн вздохнул:
— А о судьбе Илюшечки Снегирева вам знать ничего не хочется? И кстати, у меня до сих пор остался ваш скотопригоньевский зонтик…
Нина, которой ужасно хотелось узнать о дальнейшей, после ее ухода обратно, жизни Илюшечки, поняла, что это жалкая попытка удержать ее, переборола искушение продолжить разговор с этим бандитом, выбежала из мрачного дома, а минуту спустя, сидя в ждавшей ее пролетке, неслась к дому Анны.
И успела как раз вовремя — едва она через черный вход зашла в особняк, как двери гостиной распахнулись, и оттуда выплыла смеющаяся и крайне довольная Анна.
Нина, уже снявшая манто, шляпку и сережки, прятала за спину руки: на одной из них красовался рубин Анны.
— Ах, Нина, где же ты была?
— Спала, Анна Аркадьевна. Уж извините, что-то в сон потянуло…
Старая Анна уделала бы ее за то, что лентяйничала, в два счета, а вот новая Анна, только улыбнувшись, сказала:
— Сон — это вещь полезная, Нина. Проводи моих гостий…
Нина, пряча руки за спиной, наконец сумела стащить кольцо, а потом и перчатки, сминая их и пряча под фартук наряда горничной.
Смеющиеся аристократки вышли в холл.
Анна, принюхавшись, строго заметила:
— Ты что, пользовалась моими духами, Нина?
Нина пристыженно кивнула, рассчитывая на милость новой Анны, и та произнесла:
— Ах, забирай их себе, у меня все равно от них сенная лихорадка!
Одна из дам подхватила:
— И как жена цесаревича их только вообще использует? Вот на ее бы месте…
— Ты, ma chérie, увы, никогда не будешь на месте жены наследника престола российского! — прервала Бетси Тверская, и дамы залились звонким смехом.
Нина вздохнула: обошлось!
Всю ночь Нина боялась, что к ней в комнату явится рыжебородый убийца с бородавкой меж глаз и перережет ей горло — ну, или сам доктор Дорн, у которого в преступном сообществе столичного Питера была кличка Хирург.
Никто не явился, и на следующий день тоже.
А потом состоялись девятидневные поминки по Аннушке, имевшие место в домике ее родителей где-то на Крестовском острове — и это тягостное мероприятие почла своим присутствием и Анна.
Новая Анна, потому что старая наверняка бы не явилась, хотя горничную любила. Вернее, ценила как квалифицированную рабсилу.
Впрочем, даже и новая не пошла на похороны, сочтя, что это уж чересчур. А вот на девять дней пожаловать соизволила.
