Графиня Самовар, отдуваясь, весело произнесла:
— Покойная горничная, мой друг. А если новая подслушает, то тоже перейдет в разряд покойных!
Нина, вцепившись в штору, поняла, что речь идет о ней — но пока что, слава богу, исключительно гипотетически.
Хотя ничуть не сомневалась в том, что если Каренин и графиня Самовар узнают, что она в курсе, то убьют ее — не исключено, даже прямо здесь, в кабинете.
— Темно что-то! — произнесла графиня, и Нина, холодея от ужаса, услышала шаги, которые приблизились к окну. — Отдернуть шторы, что ли…
Нина зажмурилась, почему-то подумав о судьбе шекспировского Полония, который тоже подслушивал за пологом чужие конфиденциальные беседы — и был пронзен шпагой.
Шпаги в кабинете, насколько она помнила, не было, не имелось даже турецкого ятагана, но на столе покоилось массивное малахитовое пресс-папье с бронзовым двуглавым орлом.
Таким можно запросто расколоть череп, как орех.
Ее череп.
— Оставьте шторы в покое, графиня! — раздался повелительный скрипучий голос Каренина. — Сядьте! Я же вижу, как вы возбуждены! Сядьте же, я вам говорю!
Как хорошо, что Шекспира Лев Николаевич Толстой не особо жаловал…
Графиня Самовар повиновалась, и Нина услышала, как ее грузное тело опустилось то ли на диван, то ли в кресло.
— Еще бы, мой друг, ведь такая сногсшибательная весть! Но она не должна помешать быть нам твердыми в нашем решении! Потому что…
— Это мое решение, графиня, и только мое! И далось оно мне нелегко. Да, Анна должна умереть, и я исполню данное вам слово.
Нина почувствовала, что от этих кровожадных слов, произнесенных с канцелярской отстраненностью, ее зашатало.
— О, мой друг, я так рада, что вы не намереваетесь…
Каренин прервал ее:
— Графиня, моя жена умрет, и деньги из ее наследства, как обещано, будут пущены на ваши провидческие проекты, однако моя жена умрет только после того, как выносит и родит моего ребенка, которого носит в данный момент под сердцем. Не раньше, графиня!
Воцарилась пауза, и графиня Самовар усмехнулась:
— А вы уверены, мой друг, что это ваш ребенок? Ваша Анна блистает в обществе, вокруг нее всегда вьется сонм поклонников, может статься, что один или другой смогли сподвигнуть ее на то, чтобы изменить вам и…
Нине хотелось выскочить из-за шторы и надавать графине Самовар звонких пощечин.
Каренин скрипуче возразил:
— Графиня, не надо сеять сомнения в порядочности Анны. Тем более она ведь с некоторых пор находится как под моим, так и под вашим неусыпным надзором. И если бы у нее имел место роман с одним из своих поклонников, вы бы не преминули мне об этом сообщить намного ранее, не так ли?
Графиня Самовар, снова засопев, сказала:
— Ну, хорошо, хорошо, это я просто так, к слову сказала… Ваша Анна, может, вам еще и не изменила, но, уверена, готова сделать это!
Нина не могла не отдать должного проницательности этой мерзкой особы.
— Но у нее, мой друг, на это элементарно не хватит времени! Понимаю, что вы хотите сначала, чтобы она разрешилась от беременности, подарив вам или второго сына, или долгожданную дочку. Поэтому обещаю вам, что мы подождем, тем более ждать осталось недолго, всего лишь полгода, и к лету мы избавимся от проблемы. От вашей Анны! И вы, став во второй раз отцом, сделаетесь в тот же день и вдовцом, мой друг…
Каренин кашлянул:
— Прямо в тот же день, графиня?
— Ну а чего тянуть? Это будет так подходяще! Ваша Анна умрет от родильной горячки, тут комар носу не подточит! Доктор Дорн все организует! Вы ведь согласны?
Доктор Дорн!
Нина сжала кулаки. Она бы его сама с лестницы спустила, если бы он ей снова попался.
Да так, чтобы он поломал при этом обе стопы, а лучше всего и свой докторский хребет!
Сколько, интересно, на его совести жертв?
И вдруг в ужасе подумала: а что, если и Федора Павловича Карамазова убил тоже Дорн, а вовсе не чета Безымянных? Ну нет, сомнений в их вине не было ни малейших…
Или все же…
Нет, никаких «или все же»!
— Значит, договорились, графиня, — проскрипел Каренин, — до рождения моего ребенка, надеюсь, дочери, никаких несогласованных действий и экспромтов, как в случае с горничной.
— А если будет снова мальчик? — осведомилась одышливо графиня Самовар. — Пусть он тоже с матушкой отправится на тот свет?
Она захихикала и добавила:
— Ах, друг мой, видели бы свою физиономию со стороны! Это была всего лишь невинная шутка!
Каренин же отчеканил абсолютно арктическим тоном:
— Такими вещами, графиня, не шутят. Если будет сын, значит, так угодно провидению. Но я не сомневаюсь, что будет дочка. Анна, как сами слышали, тоже. Мы назовем ее в честь моей горячо любимой матушки, царство ей небесное…
— Которая, что за совпадение, зовется точно так же, как и ваша супруга. Думаете, что она на самом деле решила назвать вашу дочь, если она у вас будет, в честь вашей матушки или все же в честь себя? Это опять шутка, друг мой!
И залилась своим одышливым самоварьим смехом.
— Хорошо, пройдемте в гостиную, графиня. Мы с вами договорились. Анна умрет, но в день родов, не ранее.
Когда они наконец удалились, Нина буквально выпала из-за занавески и, бухнувшись в кресло, которое еще хранило тепло обширного тела графини Самовар, налила себе из хрустального графинчика до краев бокальчик коньяку и опрокинула в себя.
Так-то после всего пережитого лучше!
Коньяк подействовал лучше любого снотворного — сразу после ужина Нина была в кровати (ей отвели комнату покойной Аннушки, однако призраков она не боялась), и так как Анна, вдруг после обнародования факта беременности разом подобревшая, в ее услугах не нуждалась, даже заметив, что «вам, милая, надо бы отдохнуть, а то выглядите неважно», моментально заснула.
Снилась ей разнообразная чепуха, и даже во сне Нина пыталась отыскать ответ на традиционные русские вопросы: «кто виноват?» и «что делать?».
«Кто виноват?» и так было понятно: доктор Дорн, ее знакомец по Скотопригоньевску.
А вот со «что делать?» было сложнее.
Последующие дни прошли в мелодраматическом мандраже — Анна, решив, видимо, пока что повременить с ролью светской стервы и разыгрывая добрейшую мать семейства, была к Нине ласкова, как никогда.
Нина же все напряженно думала о том, как, спася Анну от гибели под колесами паровоза, которая ей теперь однозначно не грозила, спасти ее от происков собственного супруга.
