— Ну, достаточно, чтобы не жалеть, что граф Вронский удалился. Поверьте мне, это лучше и для вас…
Анна, багровея, едва ли не закричала (хорошо, что игравшая громкая музыка заглушила ее визг):
— Опять дерзите! И вновь корчите из себя Кассандру! Идите и принесите мне оранжаду, мне хочется пить!
— Я же вам приносила, но вы отказались! — пробормотала Нина, но покорно поплелась к официанту, возникшему около колонны.
Анна, явно в боевом настроении, устремилась за ней. Нина взяла бокал и протянула его Карениной, а та, взяв, вдруг выплеснула содержимое на платье Нины.
— Будете знать, как дерзить мне!
Нина, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, крикнула в ответ:
— Идите и становитесь любовницей Вронского! Только не говорите, что вас не пытались предостеречь. Только на вашем месте я бы потом к железной дороге и на пять верст не приближалась!
Она бросилась прочь, преследуемая Анной, которая явно не желала оставаться в долгу, вывернула куда-то к лестнице, бросилась наверх, в хозяйские покои, желая одного: остаться наедине, без шедшей вслед за ней ужасной дамочки — Анны Карениной.
Нина надеялась, что Анна от нее отлипнет, но та следовала за ней, методично перечисляя все прегрешения своей горничной, явные и в основном мнимые.
— Милая, вы не принцесса де Ламбаль, а всего лишь прислуга! — заявила Анна, а Нина, повернувшись к ней, в слезах воскликнула:
— Никакая я вам не прислуга! И вообще, Дарья Александровна меня просит остаться у себя, и я приму ее предложение! А теперь оставьте меня в покое!
И распахнула первую попавшуюся дверь в абсолютно пустом коридоре, влетая в небольшой будуар и желая одного: чтобы Анна провалилась сквозь землю.
Будуар был наполнен томными стонами, и Нина, замерев на пороге, глазам своим не смогла поверить: граф Вронский, ретировавшись из бальной залы наверх, в пустующие хозяйские хоромы, с полной отдачей и явным упоением предавался презанятным любовным экзерсисам.
Со смазливым военным, с которым до этого так нежно ворковал.
Вронский в ужасе замер, его дружок-военный пискнул, а Нина на месте развернулась, отчего-то пробормотав по-английски:
— Sorry!
И налетела на Анну, которая, вытаращив глаза, взирала на более чем пикантную не только для XIX столетия сцену.
Нина вытолкнула ее из будуара, а Анна, подобно львице, пыталась прорваться туда, крича:
— Господи, этого не может быть! Я глазам своим не могу поверить! Это… это…
Нина, тряхнув ее за дебелые плечи, сказала:
— Это личное дело графа Вронского. И его… гм… сослуживца.
Анна, которая раскраснелась, но не столько от шока, сколько от предвкушения неимоверного скандала, протянула:
— О, об этом будет говорить не только вся Москва, но и весь Питер! Еще бы, блестящий жених, граф Вронский оказался…
Нина, опять тряхнув ее, заметила:
— Вы будете молчать, Анна Аркадьевна. Или хотите, чтобы об измене вашего брата Стивы тоже говорила не только вся Москва, но и Питер? А что будет, если все узнают, как вы только что с упоением играли в «гляделки» с этим самым блестящим женихом графом Вронским? А злые языки могут утверждать, что вы вообще состояли с ним в преступной связи!
Анна, побледнев, закусила губу, и Нина, для острастки припугнув Анну снова, уверилась в том, что та будет держать язык за зубами.
И, уводя ее обратно в бальную залу, громко произнесла в коридоре:
— Господа, можете не беспокоиться, мы ничего не видели, и никто ни о чем не узнает. Извините, что помешали! Можете продолжать!
Анна, пребывавшая в странной задумчивости, позволила отвести себя обратно, а Нина, принеся ей оранжаду, сказала:
— Все, что ни делается, Анна Аркадьевна, к лучшему. Не хотите ли присесть на канапе?
В этот момент раздался шум, и в зале появился граф Вронский, который, подойдя к окруженной светскими юношами Кити Щербацкой, бесцеремонно отпихнул их и, опустившись на одно колено, во всеуслышание произнес:
— Княжна, я от вас без ума! Прошу как можно скорее стать моей женой!
Все гости замерли, наблюдая за этой поистине исторической сценой, Кити зарделась, ее мамаша, пожилая княгиня, подошла к ней и, шепнув что-то на ухо, подтолкнула к Вронскому. Кити вложила свою руку в его ладонь, а мамаша громогласно произнесла:
— Моя дочь принимает ваше предложение, граф!
Заиграла музыка, Кити и Вронского окружили, выражая им свое восхищение и желая всего самого доброго в предстоящей семейной жизни.
Анна, отхлебнув оранжаду, со смешком заметила:
— Ух, ну и муженек достался бедняжке Кити! Уж не завидую!
В этот момент раздался сдержанный рык, и Нина увидела, как Левин с перекошенным лицом, оттолкнув в дверях какого-то светского юношу, вылетает из бальной залы.
Через несколько минут Анна, которой явно все наскучило, произнесла:
— Ах, какой же это все-таки провинциальный бал, не то что в Питере! Где Долли? Я хочу обратно! И вообще, мы завтра уезжаем обратно!
Долли, да и Стива тоже с большим удовольствием остались бы еще, однако Анна, заявив, что у нее разболелась голова, была неумолима. Она первой спустилась по лестнице, Нина несколько замешкалась, принимая комплименты какого-то светского юноши, пропуская их абсолютно мимо ушей, как вдруг к ней подошел граф Вронский.
— Нина Петровна, — произнес он срывающимся голосом. — Уверен, что должен объясниться перед вами и перед Анной Аркадьевной…
Нина, улыбнувшись ему, ответила:
— Граф, ничего вы не должны! Желаю вам семейного счастья с княжной Щербацкой — искренне надеюсь, вы не разобьете ей сердце!
Она лукаво посмотрела на него, и Вронский, залившись красной краской, что-то бормотал:
— Я… Я… Я…
Нина, дотронувшись до его руки, ответила:
— Вы, надеюсь, знаете, что делаете. Все, как я уже сказала, останется между нами, в этом можете быть уверены. Анна Аркадьевна будет молчать — я об этом позабочусь. Еще раз поздравляю вас и княжну. Кстати, вас… сослуживец ждет — думаю, он хочет также поздравить вас с тем, что ваше предложение принято!
Молодой военный с бледным лицом стоял поодаль, и Вронский, шумно выдохнув, заявил:
— Нина Петровна, вы сущий ангел! Я — ваш вечный должник! Если вам понадобится помощь, всенепременно обращайтесь ко мне, я готов отдать ради вас свою жизнь!
И он низко склонился над ее рукой, запечатлев на ней поцелуй.
Анна, уже спустившаяся по мраморной лестнице на один пролет, обернулась и, скривившись от увиденной сцены, громко позвала:
