Все, что угодно!
Мимо Нины прошел, задев ее плечом и не извинившись, рыжебородый субъект с крупной бородавкой меж глаз, торопливо пряча что-то за пазуху. Нине показалось, что это был нож, завернутый в ткань, причем она отметила затейливую ручку в виде черепа, и до нее донеслись охи и ахи:
— Ах, какой ужас! Какой ужас! Сколько крови!
— Это кто? А, станционный сторож? Его поездом, когда тот, уже стоя у платформы, сдвинулся, придавило. Ах, сколько крови…
Нина, качнув головой, посмотрела на находившуюся в отдалении Анну, которая вела светскую беседу с графиней Вронской. Ну да, сколько ни пытайся помочь этой особе, она помощь не принимает! Сказала же ей, что сторожа переехало поездом, так нет, надо проявить власть, послать прислугу все разузнать, хотя все и так было понятно.
Тому, во всяком случае, кто прочитал роман Толстого «Анна Каренина». Но к таковым Анна, конечно же, не принадлежала.
В отличие от Нины, прочитавшей роман пять… Нет, шесть? Нет, все-таки только пять раз…
Вот вернется обратно — и перечтет в шестой: честное слово!
Потоптавшись, Нина, заметив, что Анна за ней наблюдает, сделала вид, что активно пытается просунуться в толпу, хотя не намеревалась этого делать, и вдруг увидела стоявших в отдалении Вронского и Стиву Облонского и уловила их беседу на французском.
Они явно не хотели, чтобы их понимали все прочие.
— Князь, вы видели? Это отнюдь не несчастный случай. Ему перерезали горло!
Нина замерла. Что значит перерезали горло? Такого в романе Толстого не было, там бедного сторожа надвое разрезало колесами вагона.
И вспомнила, что они были не в романе Льва Николаевича.
— Да, поэтому и столько крови, граф. Но пусть пока считают, что на него вагон наехал. Однако вы правы — кто-то хладнокровно перерезал ему горло. Думаете, нам надо дождаться полиции или лучше уйти, чтобы не быть причастными, даже как свидетели, к этому делу?
Сторожу перерезали горло! Ничего не понимая, Нина замерла. Но почему перерезали? И главное, кто перерезал?
— Думаю, вы правы, князь. Моя матушка не вынесет такого нервического потрясения. Да и ваша столичная сестра тоже наверняка мерзнет на платформе. У меня есть связи в министерстве юстиции, если что, мы можем поведать все, что нам известно, начальству, а не полицейским.
— Граф, какое счастие! Тогда давайте уйдем, пока не началась всеобщая суматоха. И не вскрылось, что его прирезали, а не переехало поездом. Да и вообще, мы ничего не видели. Но кто ж его мог убить?
Действительно, кто? И Нина вдруг вспомнила рыжебородого типа с бородавкой меж глаз, в железнодорожной фуражке, который так торопливо шел с места преступления, что толкнул ее плечом и даже не извинился.
И при этом прятал за пазуху завернутый в тряпку нож с ручкой в виде черепа…
Нина уставилась на перрон, пытаясь разыскать фигуру рыжебородого, но того, конечно же, давно и след простыл. Она не знала, что и делать. И, может, это вообще случайный человек, который…
Который спешно покидал место, где жертве перерезали горло, пряча за пазуху нож с ручкой в виде черепа?
Чувствуя, что ее колотит, Нина вздохнула, и Вронский, обернувшись, заметил ее и, оборвав разговор со Стивой, приблизился к ней:
— Сударыня, имел место кошмарный несчастный случай, однако нам тут нечего делать. Разрешите проводить вас обратно…
Он увлек ее к матушке и Анне, и Нина была признательна Вронскому, что он поддержал ее под руку.
И, кроме того, она была так рада снова ощутить близость его тела.
Стива Облонский, фальшиво‑веселый, провозгласил:
— Ах, всего лишь глупый несчастный случай. Сторожа переехало поездом. Нам пора…
Анна, подозрительно взглянув на Нину, явно хотела спросить, откуда та, не побывав на месте события, знала, что там имело место, однако позволила брату увести себя.
Вронский, отпустив Нину, снова ей шепнул:
— Я отыщу вас: непременно.
И с сыновней почтительностью заговорил с матушкой.
По пути в особняк Стивы Нина, которую Анна, увлекшись разговорами с братом, оставила в покое, размышляла, как ей поступить.
Похоже, ее миссия как-то связана с этим… убийством! Правда, убийство сторожа на железнодорожном вокзале — преступление не весть какое сенсационное.
Сторож мог быть замешан в каких-то мелких неблаговидных делишках. Или даже в крупных неблаговидных делишках, и кто-то из его подельников, с которыми он что-то не поделил, решил избавиться от проблем при помощи самого радикального аргумента: ножа по горлу.
Выходит, что она видела убийцу, хотя, естественно, не могла с полной уверенностью утверждать, что этот рыжебородый с бородавкой меж глаз, в форме железнодорожника, был убийцей.
Но его поведение было крайне подозрительно. Значит, она обязана сообщить об этом полиции?
Нина украдкой взглянула на Анну — та явно будет не в восторге, если ее прислуга вдруг свяжется с полицией или если полиция заявится в дом брата Анны, чтобы взять показания у нее, Нины.
Еще уволит…
По поводу этого Нина особо не беспокоилась: ну, уволит так уволит, своим местом она не дорожила. Хотя если она попала сюда в роли горничной именно Анны, а не кого-то другого, значит, в этом был свой смысл.
И это была часть ее миссии.
И миссия заключалась в том, чтобы разыскать убийцу станционного сторожа? Ну а кто сказал, что она должна заниматься делами великосветскими — жизнь сторожа намного важнее всех страданий Анны, Вронского и всех прочих персонажей романа, вместе взятых.
Но сторож-то был мертв, убитый ножом в горло, и воскресить его было уже невозможно — даже в романе.
Да и вообще, если так важно было бы предоставить убийство, дверь должна была открыться в здании вокзала, а не в поезде. Потому что у нее элементарно не было ни времени, ни возможности спасти жертву убийства.
Значит, она здесь вовсе не за тем, чтобы предотвратить убийство. Как и в Скотопригоньевске была не за тем, чтобы предотвратить убийство Федора Павловича. Она хоть и старалась это сделать, но не вышло: общая канва осталась неизменной, поменялись только детали, хотя во многих случаях крайне существенные.
Но это не было ответом на вопрос: в чем же заключается ее миссия? И Нина была вынуждена признать, что, несмотря на убийство сторожа, которое, как она не сомневалась, было элементом головоломки, не имела об этом ни малейшего представления.
Пока что не имела. Потому что, ощущая азарт гончей, дала себе слово, что непременно узнает.
