Заходить в палату, откуда слышался раздраженный голос Смердякова, Нина не стала, потому что сомнений в том, что, во‑первых, переломы у него были подлинные, а не воображаемые, и, во‑вторых, он всю ночь был под неусыпным контролем медицинского персонала, просто-напросто не было.
— А он в курсе… — начала Нина, и доктор Герценштубе прищурился.
— Хотите узнать, в курсе ли он того, что его хозяина ночью зарубили турецким ятаганом? Да, каким-то образом уже прознал, бестия, сиделки наши, увы, сплетницы великие. А что вы о сем кошмарном злодеянии скажете?
— Вообще-то его должны были не зарубить, а размозжить череп, — вырвалось у Нины, а Герценштубе, странно хмыкнув, ответил:
— Что же, старик в любом случае получил свое. Был премерзким субъектом, однако это не причина для убийства, иначе тогда пришлось бы отправить на тот свет как минимум половину человечества, не находите?
Нина не находила.
Зевнув, доктор продолжил:
— Ах, если бы я вчера, пребывая у Катерины Ивановны до самого утра, знал, что в то время, когда мы вели философские беседы, убивают ее будущего свекра… Думаю, даже Дмитрию Федоровичу это не понравилось бы!
Нина быстро переспросила:
— Дмитрий Федорович тоже был у Катерины Ивановны?
Доктор Герценштубе, снова хмыкнув, произнес:
— О, в криминологии это, кажется, называется алиби, не так ли? И алиби у Дмитрия Федоровича великолепное, многоголовое, прямо как огнедышащий дракон из сказки. Потому как суаре у Катерины Ивановны, на котором помимо Дмитрия Федоровича присутствовало еще несколько почтенных горожан, затянулось до самого утра, и разошлись мы только в пятом часу, тогда как старика Карамазова, и в этом сомнений нет, я ведь самолично осматривал тело, убили не позднее трех ночи, а, вероятнее, даже раньше. И все мы можем в один голос подтвердить: Дмитрий Федорович ни на минуту не отлучался из дома, хотя минуты, чтобы доехать от дома Катерины Ивановны до расположенного на почтенном отдалении дома старика Карамазова, убить его и вернуться назад, при этом, вероятно, еще переодевшись, так как убийца, по всей вероятности, был с ног до головы забрызган кровью жертвы, не хватило бы!
У Нины тотчас отлегло от сердца. Что же, значит, никому не придет в голову заподозрить Митю в убийстве отца!
— А кого подозревают? Следствие ведь идет уже? — спросила девушка, и Герценштубе нахмурился.
— По оному поводу не уполномочен делать никаких заявлений, прошу это понять и принять так, как есть. Однако смею заверить, что власти наши не дремлют. И что обвинение будет предъявлено по имеющимся у меня сведениям в ближайшие дни, а то и часы!
Так и не добившись от вдруг сделавшегося крайне немногословным Герценштубе хотя бы намека, кого из двух прочих братьев Карамазовых подозревают в убийстве отца, Нина покинула госпиталь.
Похоже, ее проникновение в текстуру романа привело к коренному сдвигу развития сюжета, и, выведя из-под удара Митю, она подставила под него Ивана и Алешу.
Да, и не только Митю — она, напугав Смердякова, напрямую способствовала тому, чтобы он свалился с лестницы в леднике, получив тяжелые травмы — и тем самым заработав великолепное алиби и лишившись возможности убить Федора Павловича.
Выходило, что фанаты «теории заговора» были правы и что убийство в романе совершил-таки вовсе не Смердяков.
Но кто же тогда?
Выйдя из госпиталя, Нина едва не налетела на Алешу, который выглядел странно-задумчивым и каким-то полным внутренней благости.
А ведь имелись и такие, кто не сомневался, что истинным убийцей был именно младший Карамазов.
Нет, только не Алеша!
Нина была уверена, что о смерти отца он еще не знал (если исходить из того, что он не узнал о ней раньше всех, убив его!), однако оказалось, что это не так.
— Вот, в госпиталь пришел, чтобы попросить средства для…
Он вздохнул и понизил голос:
— Для сохранения тела покойного старца Зосимы. От него ведь дух. И в монастыре уже шепчутся, что благочестивые покойники духа не издают. И что старец благочестивым не был.
Он снова вздохнул и добавил:
— А по мне, так даже если дух и есть, то поколебать веру он никак не может. И уж если не в святость старца, то в слово Божие. Ничего, я ведь всю ночь в келье за старца молился, на коленях простоял, и ничего со мной не стало.
И покраснев, что удивительно ему шло, добавил:
— Но впереди еще одна ночь, да и день будет жаркий, поэтому сюда и наведался, чтобы взять средства для смягчения духа и сохранения тела покойного старца…
У Нины мелькнуло что-то насчет того, что на Бога надейся, а сам не плошай, тем более когда имеются средства для замедления процесса тления, однако в этот момент ее волновали не терзания по поводу духа от тела старца Зосимы, и не душевные терзания Алеши, и уж точно не злопыхательства многочисленных недругов покойного, а тот факт, что Алеша, по собственным словам, всю ночь провел в келье монастыря, подле Зосимы, молясь за представившегося старца.
А что, если это не так? И не всю ночь, а всего лишь часть?
Тут к ним присоединились два монаха, которые сопровождали Алешу, низенький тонкий и высокий толстый, которые, включившись в беседу, стали наперебой хвалить стойкость Алеши, который, не отлучаясь из кельи ни на минуту, провел там с вечера до рассвета на коленях в молитвах.
— Уф, я раз двадцать выбегал, чтобы свежего воздуха глотнуть! А божьему человеку Алексею все ничего!
А другой поддакнул:
— Карамазовская порода, не иначе!
Итак, у Алеши — и Нина ощутила прилив сил — также имелось стопроцентное многоголовое алиби.
Многомонашье.
Значит, оставался Иван.
Распрощавшись с Алешей, который вместе с монахами направился куда-то в складское помещение, чтобы получить склянки с марганцевым калием и глицерином, Нина вдруг подумала, что не знает, где же живет Иван Карамазов.
Поэтому пришлось наведаться в «Книжный ковчег», потому как приказчик там должен быть в курсе — книги-то он куда-то отправлял!
К своему удивлению, зайдя в книжную лавку, она столкнулась с доктором Дорном, который вел беседу с приказчиком.
Заметив Нину, он, как она отметила, отчего-то смутился и, явно сворачивая разговор, быстро добавил, кладя в большой саквояж из свиной кожи пачку бумаг.
— Отлично, милейший, я всем очень доволен!
— Вашими стараниями, господин доктор, — подобострастно заявил приказчик. — Вы можете быть довольны — дела в вашем «Книжном ковчеге» идут распрекрасно!
Нина, решив, что ослышалась, позволила себе влезть в чужой диалог. Впрочем, приказчик поспешил к клиентам, которые вошли сразу за Ниной, и девушка осталась наедине с доктором Дорном, который, захлопнув саквояж, сказал:
