В окне флигеля она заметила лицо молодой красивой женщины с русой косой — лицо той отчего-то перекосилось от злости. И Нина внезапно все поняла: ну конечно, Федор Павлович не просто так прибыл сюда такой расфранченный и в столь хорошем расположении духа — он намеревался нанести визит Грушеньке, за которой одновременно ухлестывал и Митя.
От старшего Карамазова тоже не ускользнуло, что пролетка остановилась, и он, брызжа слюной, наверняка пребольно толкнул кучера в спину и завизжал:
— Чего замер, дурень? Езжай обратно, ко мне домой!
Кучер же, ошалев, произнес:
— Но, милостивый государь, вы сами приказали мне вас сюда везти, к дому купчихи Морозовой, как вы обычно ездите сюда к…
Карамазов, из благодушного старого сатира вдруг превращаясь в злобного мерзкого колдуна, завизжал:
— Ко мне езжай, будь тебе пусто, ко мне!
От Нины не ускользнуло, как сверкнули глаза Грушеньки, наблюдавшей за этой сценой и, вероятно, ожидавшей приезда Федора Павловича. Однако это старика Карамазова, казалось, ничуть не заботило.
— Вы обещали доставить мальчика домой, — произнесла холодно Нина, — так выполняйте ваши обещания, Федор Павлович. Или нам придется выйти!
Старик, опять снова сама любезность, засюсюкал:
— Ах, ну что вы, Нина Петровна, конечно же, мы довезем малыша домой!
Илюшечка, скривившись от того, что Карамазов назвал его малышом, прильнул к Нине, а та шепнула мальчугану:
— Тебе волноваться не о чем…
Федор Павлович, услышав ее фразу, подхватил с шутовскими нотками:
— Ну, конечно же, не о чем, малыш! Дядя добрый, хочешь, он тебе леденцов купит? Не хочешь?
Вместо Илюшечки ответила Нина:
— От леденцов только кариес…
И пояснила, смотря в полный черных зубов рот старика Карамазова:
— Ну, то есть зубы гниют…
Федор Павлович, скривившись, кокетливо заявил:
— Старость не радость! Зато я так похож на римского патриция, не находите?
— Тех, которые по приказанию самодура-императора вскрывали себе вены или выпивали чашу цикуты? — усмехнулась Нина, и старик Карамазов, вытащив большой кошелек, вынул оттуда серебряный рубль и протянул его Илюшечке.
— Вот, возьми, сам себе леденцов купишь! Ну, или яблочек — от них зубы ведь не портятся…
Мальчик, замотав головой, отказался от серебряного рубля, тогда Карамазов, явно чувствуя себя дьяволом-искусителем, извлек золотой червонец.
— Что, и от червонца откажешься? Знаешь, сколько ты всего на него накупить можешь! Когда я был таким, как ты, то и мечтать не мог о том, что добрый дядя подарит мне червонец!
Илюшечка, взяв Нину за руку, ответил:
— А если дядя злой?
Нина звонко расхохоталась, Федор Павлович, в глазах которого вспыхнул адский огонь, выждав пару мгновений, присоединился к ней, хохоча как-то по-бабски, подвизгивая и препротивно дергая толстыми ляжками.
Потом, вдруг разом смолкнув, заявил:
— Ну, все же лучше быть дядей злым, но с золотым червонцем, даже кучей таковых, чем дядей добрым, но без единого. Ну, или тетей…
И он ехидно посмотрел на Нину.
Наконец они подъехали к избе, в которой обитал штабс-капитан Снегирев, и Нина, сухо поблагодарив Федора Павловича, распрощалась с ним и зашла в жилище Илюшечки и его семьи.
Когда после жидкого чая с засахаренным вареньицем она примерно полчаса спустя вышла, то заметила, что пролетка с развалившимся в ней Федором Павловичем ждет ее на углу.
Девушка зашагала в обратном направлении, однако пролетка быстро нагнала ее, и Карамазов‑старший завлекающе произнес:
— Имею ли честь подвезти вас, Нина Петровна?
— Нет, благодарю вас! — отрезала девушка, не желая иметь ничего общего с этим мерзким типом, но старик Карамазов явно не признавал поражений.
— Вы ведь помогаете этому убогому семейству? Похвально, весьма похвально! Вы прямо-таки ангел во плоти!
Смерив явно клеившегося к ней старче презрительным взглядом, Нина парировала:
— А вы, Федор Павлович, сущий черт в картузе!
Она сказала первое, что пришло в голову, и Карамазов‑старший, театрально схватившись за свою лысую голову с жидким венчиком седых волос, заголосил:
— О, пускай черт, не спорю, Нина Петровна! Но почему в картузе? Отродясь у меня такового не было…
И, не растерявшись, просто сорвал с головы кучера, который был в картузе, оный головной убор и водрузил себе на череп. Нина не смогла сдержаться от улыбки — человечишка мерзкий, однако забавный, этого у Карамазова-старшего отнять было нельзя…
— И подобно черту, сделаю вам предложение, Нина Петровна! Вы ведь взяли под свою опеку этих Снегиревых, даже в Сиракузы их послать вознамерились, как я слышал…
Нина ускорила шаг, а старик сладеньким голосом продолжил:
— А знаете, сколько это стоит? Допускаю, что вы тайная миллионщица, однако что-то с трудом в это верится. А вот я готов, так и быть, всех этих дармоедов отправить хоть в Сиракузы, хоть в Гипотенузы!
И, расхохотавшись своему глупому каламбуру, смолк.
Нина, остановившись, посмотрела на старика и спросила:
— И что последует теперь? Аморальное предложение?
— Аморальное? — вскинул тонкие бровки Карамазов‑старший. — Вот вы ведь слова ведаете, Нина Петровна! Куда мне, сирому и убогому, до современных девиц! Господи, да за кого вы меня принимаете, Нина Петровна!
— За черта в картузе! — ответила та, заметив, как от смеха затряслись даже плечи кучера, который волей-неволей был вынужден внимать их беседе.
Старик Федор Павлович, похлопав около себя по сиденью, сказал:
— Вы — особа бойкая, наверняка себя в обиду не дадите. Так чего вам бояться? Клянусь всем святым, пусть, если не исполню, меня черт назавтра заберет: съездите со мной в мой милый домик, чайку попьете, покалякаем, и я за это отошлю всех этих Чижиковых, аль как они там зовутся, в Гипотенузы!
Предложение было более чем заманчивое, и Нина понимала, что, даже если черт в картузе решится к ней пристать, она легко даст ему отпор.
При помощи приемов самообороны от сексуального маньяка.
— Чайку попьем? Покалякаем? — переспросила девушка, и старик, сардонически ухмыляясь, заявил:
— А что, разве вам недостаточно, Нина Петровна?
И протянул ей свою обезьянью руку.
Дом Федора Павловича стоял далеко не в центре, но и не на самой уж окраине и представлял собой солидное одноэтажное строение с мезонином и палисадником.
