— Смею ли я вам помочь? — раздался знакомый голос, и к ним шагнул Алеша.
Нина не сомневалась, что, вопреки ее наказу, он поджидал их около книжной лавки, ведь он знал, что они появятся тут вечером, однако корить младшего Карамазова не стала, а с готовностью вручила ему стопку книг.
— Как вы кстати, Алексей Федорович! Буду признательна, если поможете нам оттащить все эти новоприобретения обратно домой, к Илюшечке.
Мальчик и молодой человек уже были лучшими друзьями — Нина была в курсе, что Алеша побывал у штабс-капитана и, как и было ей самой приказано, принес извинения за недостойное поведение своего старшего брата.
Они спускались вниз по Соборной, как раздался дребезжащий голос:
— Ах, сын мой, вот ты где! Да не один! С женой и отпрыском?
Раздался неприятный хохоток, и Нина увидела в перегнавшей их пролетке невысокого, крайне несимпатичного старика с морщинистой испитой физиономией, глубокими, явно нездоровыми, мешками под крошечными глазами-буравчиками, жалкими остатками седых волос на черепе, крючковатым носом, сладострастными губами, за которыми скрывались черные зубы, который, развалившись, взирал на них сверху вниз.
Взирал с неподдельным интересом.
Не требовалось официальных представлений, чтобы понять, кто это был. Ибо был это Федор Павлович Карамазов, местный Казанова, отец трех братьев. И тот, которому спустя всего пару дней предстояло стать жертвой убийства.
Убийства, за которое его сын Митя получит двадцать лет каторги и в котором на страницах романа Ивану признается незаконный сын старика Карамазова, лакей Смердяков, чтобы потом в ночь после исповеди повеситься.
Лицо Алеши побагровело, и он процедил:
— Батюшка, так шутить нельзя. Вы же знаете, что я намерен принять постриг…
Федор Павлович, велев кучеру ехать вровень с теми, кто шествовал подле пролетки, сюсюкающе (отчего-то, как давно отметила Нина, у Достоевского не только часто бухались на колени, плакали, но еще и сюсюкали) заметил:
— Сын мой, у почти всех римских пап вплоть до очень себе даже недавних лет были дети! Ах, о чем это я! Римляне же для вас похуже чертей в аду! Кстати, надо об этом спросить Ивана, он, как судачат, с чертом знается!
И захохотал, а Нина подумала, что убийство такого мерзкого субъекта, который получал небывалое удовольствие от унижения собственных детей, вряд ли можно было расценивать как преступление.
Скорее как подвиг.
И все бы ничего, и пусть старика убивают, если уж на то пошло, но ведь за его смерть ответственность понесет невиновный!
И этого, как знала Нина, она допустить не могла.
— А что, знаться с чертом — исключительно ваша привилегия, Федор Павлович? — спросила Нина и уставилась прямо в глаза старому Карамазову. Что же, поиграем по устоявшейся традиции в «гляделки».
Старик, не выдержав, быстро отвел взор и, причмокнув своими толстыми красными, какими-то вурдалажьими губами, произнес:
— О, вы и есть та Нина Петровна, о которой говорит весь город? Во всяком случае, оба моих старших сына, желавших сделать вас моею невесткою.
Он уставился на Нину, и настал ее черед отвести глаза.
— А ты, сын мой, может, хочешь скинуть свой хитон и взять в жены Нину Петровну? Вот ведь утрешь нос своим старшим братцам!
Илюшечка прижался к Нине, а та вполголоса произнесла:
— Не обращай внимания, это злой человек, однако он сейчас оставит нас в покое…
Старик Карамазов, услышав ее реплику, произнес:
— Да, я человек злой, Нина Петровна, но, в отличие от многих, не скрываю этого. Знаете, сколько у нас тут зла, но ведь все стараются облачить его в наряды благодетели! Фарисеи, да и только! И только я, бедный Федор Петрович Карамазов, говорю — да, я злой, я плохой, но, по крайней мере, я признаю это и не лгу ни окружающим, ни, что важнее, самому себе! А что может быть главнее в жизни, чем говорить себе правду?
Вздохнув, Нина поняла, что имеет дело с казуистом-пустобрехом, пускаться в диспуты с которым не имело ни малейшего смысла.
— Однако ж даже злые и плохие люди совершают время от времени хорошие добрые дела. Чтобы на том свете зачлось! Хотя я умирать не намерен…
— Кто знает, кто знает, — пробормотала Нина, а старик, велев кучеру остановиться, сказал:
— Прошу вас воспользоваться моей пролеткой — я довезу вас туда, куда вам нужно!
Алеша быстро сказал:
— Батюшка, нам не нужна ваша доброта, мы прогуляемся, тем паче погода такая чудесная…
Старик, хмыкнув, прервал своего отпрыска:
— Только не уверяйте, что лучше будете шествовать пешком до нужной вам цели — лгать, как известно, нехорошо! И тебе, будущему монашку, надобно это знать, сын мой. Или ты уже раздумал принять постриг и решил огорошить меня вестью о скорой женитьбе?
Старый Карамазов явно не исходил из того, что его предложение будет принято, поэтому Нина заявила:
— О, вы очень любезны, Федор Павлович! Мы с удовольствием воспользуемся вашей беспримерной добротой! Вы нам поможете?
Старику не оставалось ничего иного, как спуститься, покорно принять книги из рук Нины, передать их кучеру, а потом помочь даме подняться в пролетку. Рядом с ней уселся притихший Илюшечка.
Когда же и Алеша привстал на ступеньку пролетки, старик, легонько толкая его в грудь костлявой морщинистой лапой, со смешком заявил:
— А тебе, сын мой, места тут нет! Прогуляйся на своих двоих, ты ведь еще молодой! И ведь это так полезно для молодого, пышущего энергией организма будущего монаха!
И, грузно падая обратно на сиденье, гаркнул:
— Ну, езжай, идиот, чего замер! Все, кому надо, уже сели!
Нине Федор Павлович не нравился — ни когда она читала «Братьев Карамазовых», ни теперь, в реальной жизни. И она отнюдь не старалась скрыть от него свою неприязнь. Зато старик, казалось, источал мед и патоку, засыпая ее комплиментами. Нина заметила, что Илюшечка ни на миллиметр не отодвигается от нее.
— Так можно ли мне надеяться, Нина Петровна, что вы станете моей невесткой? А то три сына, и все еще не женаты! Стыд и срам!
Нина подумала, что в действительности у старика Карамазова было отнюдь не три сына, а больше, однако поднимать этот вопрос не намеревалась. Не хватало еще, чтобы ее руки и сердца просил и лакей Смердяков.
Никаких проблем с тем, что он лакей, у нее не было, однако, судя по тексту романа, личность он был малоприятная и, помимо всего прочего, убийца отца и человек, отправивший по ложному приговору сводного брата на каторгу.
Нина размышляла о том, имелись ли у Федора Павловича иные незаконнорожденные дети, не прислушиваясь к тому, как он пел ей осанну, и вдруг заметила, что пролетка остановилась около импозантного дома с обратной стороны центральной церкви.
