Иван Карамазов дернулся, словно она его плетью ударила, а Нина, довольная произведенным эффектом, продолжила:
— И сами эзотерикой не увлекайтесь. Черт вас еще не навещал?
Молодой человек, лицо которого вдруг позеленело, стал судорожно собирать с прилавка книги.
— Ага, вижу, навещал! Только не надо думать, что это настоящий черт! Быть может, просто надо пить меньше и наркотиками не увлекаться?
Иван Карамазов, взволнованный до такой степени, что не сумел удержать книги, уронил их и бросился поднимать фолианты. Нина, чувствуя, что переборщила, использовав запретные знания, доступные ей в своей роли читателя романа, который вдруг обернулся реальной жизнью, опустилась и стала помогать Ивану.
— Фейербах, Шопенгауэр, Ницше. Ага, и занятные произведения по магическим культам… Очень интересно, Иван Федорович!
Вырвав у нее книгу по магии, молодой человек злобно воскликнул:
— Что вы ко мне пристали? Мы что, знакомы? Не помню что-то. Понимаю, они вас ко мне подослали!
Нина пожала плечами.
— Думаете, вы так интересны Третьему отделению или кому-то там еще? Уверяю вас, я не полицейский шпик!
Иван Федорович, на лице которого возникла и тотчас пропала странная улыбка, от которой сделалось не по себе, произнес:
— Нет, я не о полиции веду речь. А о них!
Собрав книги, он положил их на прилавок и заявил:
— Милейший, пришлите мне их по известному адресу! А обо всем прочем мы поговорим с вами позднее, tête-à-tête!
И, не прощаясь, вышел.
Нина, посмотрев ему вслед, вдруг приняла спонтанное решение и бросилась вслед за этим малоприятным типом.
Нагнав его на улице, она произнесла:
— Иван Федорович, джентльмен не должен бросать даму, не пожелав ей хорошего дня!
Карамазов‑средний, не останавливаясь и не оборачиваясь, буркнул:
— Вечер уже. Да я и не джентльмен!
Нина в сердцах воскликнула:
— О, в этом не может быть ни малейших сомнений! Да, вы не джентльмен, а всего лишь один из Карамазовых! Причиняющий людям боль и страдания, каждый на свой лад. Вы вот — книжный червь, ученый муж, явно считаете себя умнее всех в городе, не исключено, умнее всех в мире. А на самом деле это не так. Вы — напыщенный юнец двадцати четырех, если мне правильно вспоминается, лет, не без талантов, явно начитанный, однако с тяжелым характером и непомерно раздутым самомнением, которое происходит вообще-то из страхов, неуверенности в себе и, подозреваю, крайне несчастной личной жизни — в том случае, конечно, если у вас личная жизнь вообще есть, Иван Федорович!
Нина не сомневалась, что Иван Карамазов или никак не отреагирует на ее тираду, или обругает ее, однако она высказала ему все то, что когда-то, во время чтения «Братьев Карамазовых», терзало ее.
И что она бросила в лицо самому герою. Ну, не в лицо, а в его сутулую спину.
Карамазов, в самом деле развернувшись, уставился на Нину, однако на его лице, надо признать, красивом и даже одухотворенном, возникла отнюдь не гримаса ярости, а добрая улыбка.
— Вы знаете меня лучше, чем я сам! И при этом мы не знакомы! Но как же так?
Он явно не серчал, а был удивлен, обескуражен и, как показалось Нине, весьма и весьма заинтересован.
— Откуда вы знаете? — произнес он, и его лицо вдруг снова приняло непроницаемое выражение. — Понимаю, они приставили вас ко мне…
— Какие такие они? — произнесла Нина спокойным тоном, сочтя, что ее монолог был уж слишком жестоким. Любой человек, в том числе и она сама, обладает рядом неприятных качеств, но имеет ли она право, используя свое бесспорное информационное преимущество, обвинять Ивана Федоровича во всех смертных грехах?
— Они! — проронил Карамазов, и его лицо вдруг исказила судорога.
Приблизившись к нему, Нина взяла его под руку, отчего молодой человек, словно пронзенный электрическим разрядом, вздрогнул. Наверное, в провинциальном русском городке второй половины XIX века девица просто не могла взять незнакомого человека под руку, во всяком случае, приличная девица, но Нине было решительно на все наплевать.
После того как она попала в Скотопригоньевск, все границы стерлись.
— Вы весь дрожите. Вам надо выпить чаю. Где у вас какое-нибудь более-менее приличное заведение, где мы можем присесть, Иван Федорович?
И, о чудо, он не оттолкнул ее, не стал спорить или убеждать в обратном, и словно ребенок подчинился ее словам и качнул головой в сторону соседней улицы.
— Там, там… Мы там часто с братом Алешей…
Трактир оказался грязный, однако в самом деле приличный. Строго наказав половому принести слабый чай с большим количеством сахара, Нина заставила выпить Ивана Карамазова две полные чашки.
Лицо молодого человека постепенно порозовело, и Нина, опять же, плюя на условности, приложила ладонь к его лбу.
— Нет, температуры у вас нет, но такое впечатление, что вы больны…
Она хотела убрать руку, но Иван Карамазов прошептал:
— Не убирайте, прошу вас. Мне так хорошо и покойно. Как когда-то с матушкой…
Той самой, которую его отец Федор Павлович, свел в могилу.
И все же Нина убрала руку, так как на них уже поглядывали с соседних столов.
— Запомните, никаких их нет! — заявила девушка. — И за вами никто не следит. И черта тоже нет!
Иван, усмехнувшись, снова вошел в роль всезнающего циника.
— А откуда вы знаете, что нет? Может, и есть? Кстати, я ведь, в отличие от отца и старшего брата, вовсе не пью. А наркотики, которые вы упомянули… Что это такое?
Ну да, действительно, что?
— В китайские опиумные не ходите? — произнесла Нина, и Иван расхохотался:
— То, что в Петербурге такие есть, слышал, но сам там ни разу не бывал, а у нас, в нашем замшелом Скотопригоньевске, такого отродясь не было и, уверяю вас, не будет! Кстати, вы меня знаете, а я вас нет? Смею ли, сударыня, спросить вас о вашем имени?
Сударыня… Вот как он назвал ее…
— Гм, прямо как у классика. «Что в имени тебе моем…» Зовут меня просто: Нина Петровна.
— И что вы, Нина Петровна, делаете в нашем медвежьем углу?
— Я тут проездом, ненадолго.
Или, если не найдет двери, навсегда?
Иван Карамазов, серьезно взглянув на нее, произнес:
— Надеюсь, что покинете вы нас все же не так быстро.
И безо всякой связи с предыдущей репликой шепотом добавил:
