– Джайна?
– Кейлек! – отозвалась она. – Входи.
Калесгос приподнял полог шатра, но входить не стал. Стоило Джайне взглянуть на его лицо, как хорошее настроение тут же испарилось.
– Что такое?
– Не хочешь прогуляться?
Снаружи, как и всегда, шел дождь, но Джайна тем не менее ответила:
– Да, конечно.
Она вышла из шатра и опустила полог, затем взяла Калесгоса за руку.
Джайна предупредила Нельфи, юную и энергичную ученицу, которая помогала всем магам Аметистового утеса, что ненадолго отлучится, и попросила подать ужин вовремя, если все остальные соберутся. Они с Калесгосом вышли на просторную мощеную площадь, где все остальные обитатели утеса занимались своими делами, не обращая внимания на моросивший дождь. Молча держась за руки, пара спустилась по огромной лестнице, некогда открытой лишь для могу, и направилась к воде, шагая по полуразрушенной дороге.
Как только они добрались до Чащи Лесного Сумрака и повернули влево, Джайна догадалась, что Кейлек ведет ее по извилистой тропинке на небольшой пляж. Волшебные стражи, патрулировавшие территорию, не обращали на них никакого внимания и, тяжело шагая, выполняли заложенную в них программу. Джайна смотрела под ноги, прокладывая путь по древней брусчатке, скользкой от дождя. Она все отчетливее понимала, что предстоящий разговор будет неприятным.
Добравшись наконец до узкой полоски пляжа, Джайна невольно воскресила в памяти свою прогулку по песку вдоль Зловещего берега, перед стенами города, которого больше нет. Она вспомнила, как наблюдала за полетом синего дракона, искавшего удачное место для приземления, и как бежала ему навстречу.
При виде нее лицо дракона просияло от радости. Они обсуждали тех, кто пришел на помощь в войне против Орды. Джайна тогда делилась опасениями по поводу настроя некоторых командиров.
Она вспомнила свои слова: «Казалось бы, если уж кому и горевать, и ненавидеть Орду, так это мне. Однако ж вот я слышу, как жестоко, как оскорбительно некоторые из них отзываются об Орде, и сожалею об этом от всей души. Мой отец не просто хотел победить. Он ненавидел орков. Он хотел сокрушить, растоптать их, стереть их с лица Азерота. Того же хотят и некоторые из этих генералов…»
Андуин был прав. Измениться может любой. Вот и теперь Джайна стала одной из тех, кого прежде осуждала.
Именно в тот день Кейлек впервые нерешительно сказал о том, что хочет быть ей больше, чем просто другом, и пообещал помочь защитить ее дом.
«Я делаю это не ради Альянса и не ради Терамора, а ради его правительницы», – сказал он и поцеловал руку Джайны.
Они сблизились в тот момент, когда Кейлек боролся с влиянием артефакта, который пролил свет на историю создания драконьих Аспектов. Однако в последующие месяцы дистанция между Калесгосом и Джайной вновь стала очевидна, да и в Пандарию он прибыл лишь недавно. И вот теперь во взгляде синего дракона читались любовь и горечь. Джайне вдруг стало холодно, но вовсе не от морского бриза.
Целое мгновение она молча разглядывала покачивающиеся на воде корабли Альянса и верхушку башни, озаренную красивым фиолетовым сиянием. Эта верхушка парила на приличном расстоянии от нижней платформы, также висящей в воздухе. Ее украшал глаз, символ Кирин-Тора. Джайне казалось, будто башня похожа на маяк, который спасает попавшие в шторм суда.
Она усмехнулась собственной невеселой шутке.
– Сперва болота, теперь дождь. Может быть, однажды я все-таки найду нормальный пляж.
Кейлек не спешил с остроумным ответом, и внутри у Джайны все похолодело. Она сделала глубокий вдох, развернулась и взяла его руки в свои.
– Что случилось? – спросила она, страшась, что знает все и так.
Вместо ответа Калесгос обнял Джайну, крепко прижав к себе, и коснулся щекой ее белых волос. Она обняла дракона в ответ, вдохнула его запах, прислушалась к биению сердца. Однако очень скоро он отстранился и взглянул на Джайну.
– Эта война многого тебя лишила, – начал Кейлек. – И я не имею в виду нечто осязаемое, – он пригладил упавшую Джайне на глаза прядь волос, ту самую, золотистую, которой не коснулась седина, и пропустил ее сквозь пальцы. – Ты стала такой…
– Жестокой? Озлобленной? – подсказала Джайна, изо всех сил стараясь, чтобы эти эмоции не были слышны в ее голосе.
Калесгос грустно кивнул:
– Да. Кажется, как будто боль внутри и не думает утихать.
– Может быть, тебе напомнить, что со мной случилось? – резко спросила Джайна, даже не пытаясь смягчить тон. – Кое-какие из этих событий ты видел и сам!
– Но не все. Ты ведь не предложила отправиться в Пандарию вместе.
Джайна опустила глаза.
– Нет. Но это вовсе не значит, что я…
– Я знаю, – мягко прервал ее Кейлек. – Теперь я здесь, чему очень рад. И надеюсь, что смогу оставаться рядом с тобой, несмотря ни на что. Джайна, я хочу помочь, но тебе, кажется, доставляет удовольствие тьма, поселившаяся в сердце. Каждый день я наблюдаю за тобой в суде и вижу, что ненависти в тебе гораздо больше, чем любви. Возможно, Гаррош и виноват в этих переменах, но ты упиваешься страданиями исключительно по собственной воле.
Джайна, не отводя взгляда от Калесгоса, сделала шаг назад.
– По-твоему, мне это нравится? Думаешь, я радуюсь кошмарам по ночам и ярости, от которой вот-вот взорвусь? Разве ты не считаешь, что у меня есть право чувствовать удовлетворение… нет, не так, радоваться тому, что преступник, сотворивший ужасные вещи, получит то, чего заслуживает?
– Я не думаю, что тебе это нравится, и считаю, что ты имеешь право испытывать подобные чувства. Меня волнует лишь то, что по окончании суда они никуда не исчезнут.
На виске Джайны забилась жилка, и она коснулась этого места рукой.
– Почему ты так думаешь?
– Вспомни, в какое возбуждение ты пришла, когда Вариан победил Орду.
– Мне не верится, что ты…
– Пожалуйста, дослушай, – попросил Калесгос. – Представь, что бы ты ощутила, если бы Вариан совершил столь же ужасающие поступки, что и Гаррош. Например, решил бы, что в Альянс должны входить только люди, прогнал живущих в Штормграде дренеев в трущобы, приказал убить Тиранду, если бы та отказалась собрать войско из сатиров, которые сражались бы в его армии, использовал гномов и дворфов только в качестве рабочей силы. Вообрази, что случилось бы, если бы такой Вариан узнал об артефакте, который хранится в самом красивом и священном месте Азерота. А потом разрушил бы его. Он…
– Хватит! – попросила Джайна. Она дрожала, но не могла понять, какое чувство взяло над ней верх. – Ты высказался достаточно ясно.
Калесгос замолчал.
– Я ведь не стала разрушать Оргриммар, пусть и могла это сделать. С легкостью, – сказала Джайна.
