— Если бы продали дом, продали бы и всю коллекцию, — после долгой паузы проговорила Ольга. — Мама ни за что не стала бы ее хранить. А для папы это была вся его жизнь, даже важнее жизни. И потом… Я все равно не смогла бы жить с новой маминой семьей, мы бы не ужились. Я это чувствовала. И… куда мне деваться? Дядя не смог бы меня взять к себе. Он почти не появлялся в Москве, официально он мне не родственник. Кто бы такое разрешил…
— А других родственников не было? — осторожно спросила Александра.
— Как же, были! — бросила Ольга с явным пренебрежением. — Сразу откуда-то появились — троюродные, четвероюродные, со всех концов света. И все — любящие родственники…
Она недобро хохотнула, ее бледное лицо сделалось старым и злым, темные глаза сузились в две сверкающие щели.
— Вот тогда я впервые и узнала человеческую природу во всей красе, — Ольга говорила негромко, словно сама с собой. — Все они увивались вокруг меня, а друг друга ненавидели, выживали, поливали грязью… Еще бы! Я — почти сирота, можно сказать. Мать занята новой семьей. А у меня дом под Москвой. Счет в банке. Отец оставил приличное состояние по тем временам. Все хотели быть ко мне поближе. Эта вакханалия под соусом родственной любви продолжалась несколько месяцев. Наконец я пожаловалась дяде, пригрозила, что сбегу. Он их всех разогнал, нанял мне хорошую гувернантку, уладил вопрос с домашним обучением. Я ведь после… — Ольга судорожно сглотнула. — После того, что случилось, занималась дома. Ко мне ездили преподаватели, я только экзамены в школе сдавала в конце года.
Москва приближалась. Все чаще мелькали мосты, развязки, по обочинам тянулись склады, гигантские торговые центры. Леса превратились в чудом уцелевшие рощи на краю бетонных лабиринтов. Вот пробежали редкие, оперившиеся первой зеленью березы, между стволами замелькали оградки, кресты — старое кладбище, прижавшееся к шоссе, стиснутое алюминиевыми складскими ангарами. В низко нависших сизых облаках внезапно сверкнула яркая синяя промоина, на миг показалось солнце, и березовая роща вдруг засияла, словно рассмеялась. Ольга, какое-то время молчавшая, глубоко вздохнула.
— Я вот думаю, отстали бы от меня так легко эти так называемые родственники, если бы понимали, сколько стоит папина коллекция? Ее ценность была очевидна только для посвященных. Это же не золото-бриллианты, их не сдашь в привокзальный ломбард. Разве скажешь там: «У меня здесь старинные пластики на несколько миллионов!» Санитаров вызовут… Со смирительной рубашкой.
— Признаюсь, я тоже была поражена, узнав, каких денег могут стоить старинные пластики, — не выдержав, призналась Александра. — Я совсем не эксперт в этом вопросе. И я не скрывала этого от Штромма, когда он меня нанимал… Боюсь, от меня было мало проку на аукционе.
— Вы сделали все, что были должны сделать, — спокойно ответила Ольга. — Не обвиняйте себя ни в чем. Дядя меня предупреждал, что ничего хорошего не выйдет. Придется искать другие пути. Вы свой гонорар получите полностью.
— Я переживаю не из-за гонорара, — смутилась Александра. — Меня волнует дальнейшая судьба коллекции. Вы только не подумайте, пожалуйста, что я рассчитываю на какие-то дальнейшие заработки! Но то, что я увидела сегодня на аукционе, внушает мне опасения. Вам не стоит продавать вещи в Москве. Теперь публика настроена против вас. Был скандал…
Ольга несколько раз энергично кивнула:
— Все так! Но время идет, время… Мне срочно нужны деньги. Аукцион ведь не окупился?
— Увы, нет. Если что-то вам и достанется, это будет небольшая сумма.
Ольга коротко выругалась и стиснула губы, молча глядя прямо перед собой.
— Но мне нужны деньги, — повторила она спустя минуту. — Что же делать…
Это был не вопрос, фраза прозвучала отрешенно, словно никому не адресовалась. Александра поняла, что может проявить инициативу.
— На аукционе ко мне обратилась одна старая знакомая… — призналась художница. — Она предложила приехать к вам на дом с несколькими покупателями, которые могут предложить более выгодные цены, чем на торгах.
— Придется пойти на это. — Ольга по-прежнему смотрела прямо перед собой, нервно щурясь. — Хотя я никогда никого не пускаю в дом.
Внезапно она свернула с шоссе на правый съезд.
— Здесь рядом ресторан, куда меня возил отец в детстве. Если мы ехали в Москву или из Москвы, часто сворачивали сюда, — пояснила Ольга. — Заказывали обед или ужин. Мама редко готовила… Вообще, она не так уж часто бывала дома.
Молодой женщине явно хотелось излить кому-то душу, она говорила доверительно, с жалобной интонацией.
— Но одна я здесь не бывала никогда, с тех пор, как отец…
И вновь, уже не в первый раз, Ольга запнулась, словно мысленно споткнувшись о невозможное слово «умер».
— Может быть, этого ресторана больше и нет… — завершила она фразу после короткой паузы. — Прошло пятнадцать лет как-никак. До чего я наивная, считаю, что все должно оставаться неизменным. А ведь жизнь идет…
Но ресторан был на месте. Двухэтажное здание, выстроенное в стиле швейцарского шале, стояло чуть вдали от дороги, перед ним виднелась собственная стоянка. В этот час почти все места на ней пустовали, ланч только что закончился, до вечера было далеко. Ольга остановила машину неподалеку от входа, украшенного маленькими голубыми елями в кадках.
— Знаете, я ведь только что загадала, — хрипловато, явно волнуясь, произнесла молодая женщина. — Если ресторан будет на месте, все у меня получится.
Александра не стала уточнять, о каких планах шла речь. Иногда ей казалось, что Ольга говорит сама с собой, по привычке одиноко живущих людей. Собеседник был ей, в сущности, не нужен.
В зале, сплошь обшитом темным деревом, также было пустовато. В углу обедала семья — отец, мать, две девочки, удивительно похожие друг на друга. Девочки поднимали ложки ко рту почти синхронными движениями.
— Близнецы, — произнесла Ольга, также обратившая внимание на семью. — Вы никогда не думали, каково это — иметь сестру-близнеца?
— Признаться, нет, — улыбнулась Александра. — Хотя это здорово, наверное.
— Здорово? — Ольга обратила на нее свой странный взгляд — непроницаемый, неподвижный. — А я так не думаю. Это значит все время смотреть на саму себя со стороны… А это не так уж приятно.
Они заняли стол у большого окна с видом на стоянку. Александра с облегчением опустилась на мягкий кожаный диванчик. Сумбур предыдущего дня, подготовка к аукциону, сегодняшнее тяжелое и абсурдное утро — все это разом оборвалось, рассыпалось на груду мелких, не связанных друг с другом событий, словно кто-то разорвал ожерелье, и все бусины раскатились в разные стороны… Александра смотрела в меню, не замечая строчек, а в ее ушах звучал голос Алешиной: «А кто ее видел целиком, эту знаменитую коллекцию?!»
— Я возьму жюльен и пирожки, — детским голосом произнесла сидевшая напротив Ольга. — Мы с папой всегда ели тут пирожки и с собой брали.
