– Очень хорошо. Не нужно ее в смирительную рубашку одевать. Миссис Норис, как вы уже поняли, действительна больна, и я с радостью возьмусь ее вылечить.
– Как вы поняли, что она больна, директор?
– Если бы старуха действительно симулировала, то она бы сразу после ухода нашего доктора «Х» избавилась от этого письма, так как это прямая улика против нее и прямой путь к смирительной рубашке. Но миссис Норис не стала уничтожать улику по одной простой причине – потому что ждала утра, когда цельная миссис Норис проснется. Без сомнений, она теперь мой будущий пациент.
– Как скажете, директор. Но, как вы сами понимаете, это практически бесполезно…
– Доктор Стенли, вы занимаете в этой больнице одну из самых высоких должностей, но вам никогда не занять моего места. Знаете почему?
Главный врач отрицательно покачал головой, а затем вспомнил, что директор ничего не видит, и добавил:
– Не знаю.
– Потому что вы считаете случай бесполезным всякий раз, когда ваш собственный метод не работает. А я постоянно экспериментирую, пытаюсь найти другой метод, если старый не подходит. В итоге я создаю способ, который можно применить лишь для одного человека, так называемый одноразовый прием. Как в случае с нашим доктором.
И если вы попробуете, доктор Стенли, применить этот метод к другому пациенту со схожим заболеванием, то будьте уверены, что он не сработает.
– Я даже не думал применять ваш метод, директор, а тем более желать вашего места. Но позвольте мне у вас спросить, какой метод вы примените на этот раз к миссис Норис? Если не секрет, конечно!
– Не секрет. Я применю метод «четвертой болезни».
– И что это за метод? – спросил ровным голосом доктор Стенли, а на лице его застыла очевидная и недвусмысленная насмешка. Он позволил себе над директором посмеяться только потому, что тот все равно его насмешки не увидит из-за своей повязки. В глаза он бы этого не сделал никогда. Доктор Стенли всей своей сутью был похож на гиену.
Но ответ директора прямым и точным ударом выбил с лица главного врача эту насмешку. Доктор Стенли после слов, произнесенных директором, стоял с каменным лицом, молча. А директор сказал ему:
– Я стану для миссис Норис вымышленной болезнью. Я буду ее вторым невидимым другом, который будет приходить к ней в гости только по пятницам. Меня, кроме нее, не будет видеть больше никто, а если кто из врачей допустит ошибку, того я уволю в тот же день и напишу такую рекомендацию, что его ни в одну лечебницу не возьмут даже санитаром. Вы сами знаете, Стенли, мое мнение высоко ценится в этом городе. И мои решения иногда бывают жестокими, но справедливыми.
Ни один доктор по пятницам не позволит себе посмотреть в мою сторону, даже если я буду один, без миссис Норис. Вам все понятно, Стенли?
– Предельно ясно, директор. А как поступить с пациентами, ведь невозможно всех подговорить.
– Мы с миссис Норис будем встречаться только на определенной замкнутой территории, где не будет случайных глаз. Ее в полной мере убедит то, что врачи меня игнорируют. Только таким способом я смогу победить эту редкую и странную болезнь, с которой я сталкиваюсь впервые. И я не сдамся из-за того, что мой метод не работает…
Директор улыбнулся, а доктор Стенли решил пропустить мимо ушей насмешку, вернувшуюся бумерангом к нему.
Главный врач этой больницы в душе не любил директора, так как считал его недостойным той должности, которую он занимает. И ему, старику, казалось, что он никак не выдает эту нелюбовь. Но все дело было в глазах. Сейчас, когда начальник не видел его, доктор Стенли вел себя абсолютно раскованно, не пряча своей неприязни к директору.
Но директор его видел, так как в повязке действительно была дыра…
Глава десятая
Когда доктору Стенли показалось, что ему совершенно нечего больше сказать директору, он решил деликатно покинуть своего собеседника и вернуться к своим бумажным делам.
И в этот момент из соседней палаты донесся женский голос. Из-за тонких стен директор не раз подслушивал разговоры между Уильямом и доктором Брауном.
– Пора, Стенли! – твердым голосом заявил директор, а затем добавил: – Снимите с меня рубашку, доктор. Нам нужно скорее уходить из этой комнаты.
– Я думал, мы будем здесь, ведь слышно…
– Меньше думайте и больше делайте, доктор Стенли! Живо развяжите рубашку и снимите повязку с моих глаз.
Старик беспрекословно повиновался приказу своего единственного начальника.
– А теперь закрывайте палату на ключ. Мы будем стоять тихо у двери соседней палаты, но умоляю вас – не издавайте ни звука!
– Конечно, директор! Но почему вы уходите из этой палаты, скажите мне напоследок, ведь Браун, возможно, вернется сюда и не застанет вас.
– Этого я и добиваюсь. А теперь молчите…
И доктор Стенли наконец замолчал.
– Здравствуй, Уильям, – донеслось из-за спины доктора Брауна, когда он стоял на пороге и думал об Уильяме и военном.
От неожиданности Фредерик аж подскочил. Невысокая, худощавая женщина лет шестидесяти прошла мимо него и подошла поближе к Уильяму. Она увидела, что Уильям сидит у окна, но сразу перевела взгляд на его фотографии, чтобы не делать своим взглядом больно его спине.
Уильям молчал.
– Я твоя мама. Тереза Бах. Ты разве не помнишь меня? – спросила пожилая, но достаточно красивая и ухоженная женщина у фотографии своего сына. Фредерику могло бы показаться, что эта женщина – бабушка Уильяма, если бы она не назвала сейчас своего имени.
– Я помню тебя, мама, – ответил шепотом Уильям. Доктор Браун решил не вступать в их семейный разговор, а остаться немым наблюдателем.
Фредерику послышалось, будто что-то прошуршало у него за спиной. Но он не стал оборачиваться и смотреть, есть ли кто в коридоре рядом.
– Зачем ты приехала?
– Я получила весть о том, что ты желаешь меня видеть, Уильям.
– Ты же знаешь, что это ложь, мама.
– Как ты думаешь, Уильям, сколько мне сейчас лет? Ты ведь даже не смотришь в мою сторону.
– Сорок с чем-то, наверное. Ты уже старая, – ответил юноша.
– Нет, дорогой, мне шестьдесят четыре года. Я все дальше и дальше иду от старости.
– Мне все равно, – безразлично сказал юноша.
– Конечно, тебе все равно. Это тебя не берет время, сердце мое, но всех вокруг оно забирает. Всех вокруг тебя.
– Уходи, ма. Я не хочу сейчас с тобой разговаривать. Видишь, я не один.
Женщина как будто бы не слышала его.
– Всех, Уильям Бах, забирает время! Не осталось больше никого, кроме меня, и даже единственного родного тебе человека ты пинаешь ногой, как бездомную собаку.
