«Теперь уже все как надо», – отметил про себя доктор Браун. Он с первой секунды их встречи отвел от мальчика взгляд и, последовав примеру своего собеседника, разговаривал с картинами.
– Не стоит никого в этом мире жалеть, Уильям.
Один из многих признаков аутизма – это скупость на проявление любого рода эмоций. Доктор Браун мало того что знал, как чувствует мир его собеседник, но еще и старался убедить его в том, что он чувствует правильно.
Фредерику нравилось стоять сейчас здесь и разговаривать с молодым человеком. Налаживать, так сказать, контакт.
– Я мало кого умею жалеть. Это у меня, наверное, от отца.
– Твой отец был сухим человеком?
– Он не понимал меня.
– Как ты думаешь, почему он не понимал тебя?
Юноша, как и доктор Браун, не отводил взгляда от фотографий, которые были неким проводником сигнала. Стоит хоть одному из них перевести свой взгляд – и сигнал станет слабее.
– Потому что он – военный.
– А где сейчас твой отец? Расскажи мне немного о нем, прошу тебя.
– Отец умер недавно, три месяца назад. Мама прислала мне письмо и сообщила о его смерти. Что рассказать о нем?
Значит, он был военным. Уильям говорил так, будто ничего в этом мире не произошло. Словно шел человек и попал под дождь.
– Ты плакал?
– Почему я должен плакать, Фре… дерик?
Юноше было сложно выговорить имя своего собеседника.
– Ты не должен плакать из-за смерти отца, Уильям. Но многие плачут… Можешь не называть мое имя полностью. Достаточно просто «Фре». Хорошо?
– Да, Фре.
– Отлично. Твой отец кричал на тебя?
– Чаще всего – нет. Но он постоянно злился на меня, особенно из-за стихов.
– А что не так с твоими стихами? Они ему не нравились?
– Он их не видел, Фре, потому и злился, а я не хотел их ему показывать. Он врывался, когда вздумается, в мою комнату и начинал говорить мне, что я под кайфом, и если не перестану употреблять, то он меня лично задушит своими руками.
Отец нередко сжимал в руках мое лицо и смотрел в мои глаза, это очень больно, доктор, когда тебе насильно смотрят в глаза. Я до сих пор вспоминаю об этом с ужасом. Хорошо, что он умер. Он постоянно рылся в моих вещах и ставил все не на свои места, он искал, наверное, мои стихи, а я их носил всегда с собой. В нагрудном кармане.
– Почему ты не хотел показать ему свои стихи?
– Я не показываю свои стихи тем, кто причиняет мне боль.
– Твоя мама читала твои стихи?
– Нет.
– Она тебе тоже причиняла боль, Уильям?
– Чаще всего – нет, но она не причиняла боли моему отцу, хотя и могла его убить ножом среди ночи.
– А почему ты сам не мог этого сделать?
Если бы другой врач услышал со стороны их беседу, то ужаснулся бы из-за того, какие вопросы задает психиатр своему больному.
– Я боюсь к нему приближаться. Я испытываю страх, когда он рядом.
– Как давно ты к нему не приближался?
– Очень давно, Фре. Здесь я в полной безопасности.
– Он умер, тебе теперь нечего бояться, Уильям.
– Он не умер! – категорично заявил юноша.
– Но твоя мама сообщила о его смерти.
– Она врет.
– Почему ты так считаешь?
– Потому что он сидит во мне и причиняет мне боль. Он не умер!
– Ты перестал писать стихи?
– Да.
– Боишься, что он придет и увидит их?
– Нет, он не придет. Боюсь, что их увидит доктор Сте.
– Доктор «Сте» тоже причинил тебе боль?
– Да.
– Чем, Уильям?
– Мне больно, когда меня отвлекают. Когда кладут свою папку мне на стол, а потом эту папку со стола убирают. Когда подходят близко и пристально смотрят на меня, когда трогают мой горшок с хризантемой на окне. Когда меня заставляют говорить, а я не хочу говорить.
– Понятно. Доктору Сте тоже понадобились твои стихи?
– Да.
Наступила небольшая пауза.
– Вам они тоже нужны, Фре?
– Нет, Уильям. Мне они не нужны, хотя я уверен, что они прекрасны.
– А что вам тогда сейчас нужно?
– Мне бы хотелось отгородить тебя от боли. У тебя есть друг, Уильям?
– Нет. Вы хотите быть моим другом?
– Очень хочу, но есть человек, который мог бы стать тебе настоящим другом. Ты достаточно взрослый парень и должен понимать, что сейчас я есть, а завтра меня нет. Я могу тебя носить в себе, но не быть с тобой. Понимаешь?
– Да. Я ваш пациент.
– Именно! А вот миссис Норис уже давно желает прийти на чай к интересному собеседнику и познакомить его со своим кавалером Адольфом Добельмановичем Пульком. Чрезвычайно харизматичная личность, скажу я тебе!
– Такое имя еще громче, чем моя фамилия. Бедный А… Они живут здесь вдвоем в одной палате?
– Я бы так не сказал. Адольф Добельманович только по субботам навещает миссис Норис, а затем она не видит его целую неделю и не находит себе места.
– Она красивая?
– Кто?
– Миссис.
– А, – доктор Браун засмеялся, – забыл тебе сказать, что ей семьдесят лет.
– …
Юноша никак не прокомментировал это заявление, которое могло его и спугнуть.
– Уильям? – проверил связь доктор.
– А? Я у вас спросил, она красивая?
Улыбка сошла с лица доктора Брауна.
– Нет.
– Жаль.
– В старости люди редко сохраняют былое очарование. Кожа сильно портится и характер. Как думаешь, чем пахнет старый человек?
– Не знаю, наверное, как я и вы.
– Но ведь мы не старые.
– А с чего старый человек должен пахнуть по-другому? Люди – не сыр, который может завонять.
«Люди – не сыр. Люди – деревья. Люди среди леса. Да, несомненно, стоит познакомить старушку с Уильямом. Мне кажется, они должны найти общий язык. Только бы предупредить миссис Норис, чего ей делать категорически нельзя, общаясь с молодым человеком. Глядишь, и собаку передумает заводить!» – улыбнулся про себя доктор.
– Можешь продолжать писать стихи, Уильям. Я сумею убедить доктора Стенли, чтобы он тебя не беспокоил больше вообще. Если ты согласен, чтобы я приходил вместо него.
– Я согласен, Фре. Вы не такой, как он.
– Благодарю за комплимент. Если не секрет, о чем ты писал стихи?
