— Не человеку он подчиняется, этот мускул, а вашему собственному отношению к человеку, находящемуся рядом, и к его поступкам. Не человек делает плохо, а вы реагируете плохо на его поступок. Можно мне присесть?
— Да как хотите.
Девушка растолковала этот ответ как знак согласия и присела к Люку на камни.
— Это что получается, если человек нагадил мне в душу, к тому же еще знатно надавал по морде…
— По лицу, — поправила его девушка. — Морда у животных. Вы ведь не животное, правда?
— По лицу… — повторил Люк, немного противясь своей собеседнице, он не любил, когда кто-то указывал ему, что делать, или поправлял его речь. — …То я, по-вашему, виноват в том, что составил плохое мнение о своем обидчике?
— По «морде», как вы выразились только что, никто в наше время просто так не получает. Только трусы и слабаки! Поэтому, если вы не причисляете себя к слабакам, а вас все-таки ударили, то вы должны в первую очередь подумать, за что могло вам так знатно прилететь.
— Меня не так-то легко ударить, если на то пошло, — сказал, выпрямив спину, Люк. — Погнется тот кулак, который пожалует в мою… физиономию, — исправил сам себя юноша.
— Я хотела сказать, что в большинстве своем мы идеализируем мир и хотим, чтобы все люди были такими, как мы. А это неправильно. Каждый человек — капитан своей души. Своей судьбы хозяин властный.
— Да вы прямо поэт! — улыбнулся юноша с медовыми глазами, в которых Моника разглядела не каплю пчелиного меда, а яркий огонь горящей свечи.
— Не я, — улыбнулась она. — Уильям Хенли. Это строки из стиха «Непокоренный».
— Отличные слова. А вы помните этот стих наизусть?
— Да.
— Могли бы зачитать его мне сейчас?
Девушка кивнула.
— Из ночи, скрывшей нас, — как ров
Меж полюсами мира, черной, –
Благодарю за то богов,
Что дух мне дали непокорный.
В тисках превратности земной
Не вскрикнул я, не содрогнулся;
С окровавленной головой
Под обухом я не согнулся.
Хоть за юдолью зла и слез
Лишь ужас мрака ждет и казни,
Я годы, полные угроз,
Встречал и встречу без боязни.
И, как врата ни узки дней,
Как наказанья ни ужасны, –
Я — капитан души своей,
Своей судьбы хозяин властный
[1].
— Какое замечательное стихотворение, — сказал Люк, чувствуя, как широко распахнулась его душа.
Он словно вдохнул что-то такое родное, совершенное, неповторимое и непередаваемое, от чего тошноту как рукой сняло. Слова придали ему внутренних сил. В этот замечательный, правдивый стих, будто списанный только с него одного, Люк влюбился, словно в первый и последний раз. Уже сейчас, смакуя послевкусие этих строк, он сделал стихотворение Уильяма Хенли гимном всей своей жизни. Оно наполнило его каким-то неземным теплым светом. Ему даже захотелось заплакать от нахлынувших чувств, но он сдержал себя. Однако не смог скрыть то, как хорошо у него стало на душе после услышанных чудесных строк.
— Боже, как вы вообще могли эти слова примерить на все человечество? Это же мой стих. Понимаете, мой?
— Понимаю.
— Благодарю за то богов, что дух мне дали непокорный… — тихо прошептал про себя Люк. — Нет, не хочу больше ничего слышать. Вы обязаны мне сейчас написать этот стих на листе. У вас есть с собой лист и ручка?
— Нет.
— Тогда пойдемте скорее ко мне домой. Я живу здесь рядом, нужно подняться по той каменистой тропе вверх, видите? Там мой дом.
— Как скажете, — согласилась девушка. Ей было не очень весело в компании своих подвыпивших однокурсников.
И они поднялись вверх по каменной узкой тропе…
Люк пригласил девушку в дом, заварил для нее травяной чай с медом. Она, в свою очередь, записала на чистом листе стихотворение Уильяма Хенли и теперь молча пила горячий чай из чашки покойной матери Люка.
— Спасибо, очень вкусный чай.
— Это вам спасибо за стихотворение. Словно… Не важно!
— Словно что?
— Словно кто-то прочел меня и посвятил мне стих.
— Такое бывает, — ответила девушка. Она любила классические произведения и стихи.
Из поэзии она обожала Киплинга, Хенли и Пушкина. Из прозы — Уайльда, Бронте и, как ни странно, Эдгара По.
— Кто ваш любимый писатель?
— Ремарк, — ответил юноша.
— А поэт?
— Уильям Хенли. — гордо заявил юноша. — По правде сказать, других я и не пробовал.
— Не хотите «попробовать» других?
— Боюсь предать.
— Понимаю…
Казалось, эти двое понимали друг друга с полуслова. Но поинтересоваться у девушки, кто ее любимый писатель или поэт, Люк не счел нужным.
Он не умел обращаться с девушками. Его никто этому никогда не учил, он знал, как поступать с обидчиками, предателями и просто как вести себя в мужском обществе. Но кто такая женщина и как с ней обходиться — Люк был в неведении.
— Меня зовут Моника… — вдруг сказала девушка.
— Моника… — повторил про себя Люк. — Какое странное имя. В наших краях так девушек не называют.
— А как вас зовут?
— Люк. Люк Миллер, — представился юноша и протянул девушке через стол свою худую костлявую руку.
Девушка легонько пожала ее.
— Очень приятно.
— Да. И мне.
— А вы здесь один живете?
— Сейчас да. Раньше мы жили с братом и матерью. Потом мать умерла, брат уехал к мистеру Рорку, а я остался здесь один.
— Соболезную вашей утрате.
— Да я уже давно как-то ее «утратил». Здесь нечему соболезновать. Просто недавно я увидел ее труп, и это всколыхнуло меня изнутри, понимаете?
Девушка согласно покачала головой, хотя совершенно не понимала, что имел в виду Люк.
— А кто такой этот мистер Рорк? И почему к нему уехал ваш брат?
Девушка перевела взгляд на сервант, на котором стояли фотографии, прищурила глаза, а затем спросила с каким-то странным волнением в голосе: — Вы братья-близнецы?
— Не совсем, но многие так считают.
— Глазам своим не верю. Вы похожи как две капли воды.
— Ваши глаза вам врут, Моника. Мы не похожи, как две капли воды. Как капля крови с каплей болотной грязи!
— Я образно, Люк… Так кто такой мистер Рорк, вы не сказали.
— О, это целая история, кто он такой… Если коротко в двух словах — это черная жирная пиявка, которая прицепилась к дохлой рыбе. Это старый трухлявый гриб, который непонятным образом пророс на бетоне. Это навозный червь, который приполз в цветочный…
