— Я пришел, чтобы выяснить, зачем вы попытались вчера покончить с собой, — прямо и без лишних прелюдий сказал доктор своему пациенту, который внешне выглядел как ребенок.
— Я не пытался покончить с собой, доктор. Вы что-то напутали, — безразлично ответил юноша.
— Хорошо, может быть, и напутал. Тогда объясните мне, Люк, по какой причине вы лежите в этой лечебнице?
— Я бросился с обрыва, но не долетел до воды.
— Но ведь расстояние до воды было внушительным, Люк. Будь вы олимпийским прыгуном, то все равно бы не допрыгнули к воде. Вы это знаете и сами… Ваша мама мне сказала, что вы никогда не врете и не стоит ваши слова делить на два. Это, безусловно, облегчает мою задачу, но вот какая проблема, вы говорите, что хотели допрыгнуть до воды, но я, как человек прямой и прагматичный, не вижу, каким образом вам удалось бы добраться до воды, если расстояние от края обрыва и до берега речки было минимум пятнадцать метров.
Мужчина немного помолчал, а затем добавил:
— Из этого напрашивается только один очевидный вывод, что вы, молодой человек, сумасшедший, но не лгун. Или же наоборот! Лгун, но не сумасшедший. Кто же вы, Люк?
— Я ни тот, ни другой. Я человек, который точно уверен в том, что обязательно допрыгнет до берега, прыгая с края обрыва вновь и вновь. Учитывая все свои ошибки. У меня есть свои соображения насчет прыжка, и я не сумасшедший, доктор.
— Хорошо, Люк. Не хотелось вас причислять к сумасшедшим. Поделитесь со мной своими соображениями?
— Нет, не хочется.
— Ничего, держите их при себе. Но позвольте тогда задать вам другой вопрос. Почему вы, самонадеянный прыгун на фантастические расстояния, позволили матери воспринять свое падение как способ лишения жизни, а не как неудачную попытку прыжка? Она знает, что вы прыгаете с обрыва?
— Нет.
— Вы не сочли нужным посвятить ее в свое увлечение?
— Да.
— Если оценить по десятибалльной шкале, как хорошо вас знает мама, Люк, какой балл вы бы поставили?
— Ноль.
— Начиная с единицы, Люк, — уточнил быстро доктор.
— Ноль, — повторил юноша.
— От одного до десяти, Люк. — Доктор словно издевался над ним. Но на самом деле мужчина проверял его чувства к этой невысокой темноволосой женщине, которая привела своего сына в лечебницу и без лишних прелюдий заявила, что здесь ему самое место.
— Один, — наконец сдался маленький бунтарь.
— Хорошо. Это выяснили. Значит, вы пытались допрыгнуть до воды, верно?
— Не совсем так.
— А как?
— Я пытался до воды долететь, доктор… — честно признался юноша.
— Вот оно что. Вы пытались долететь. Прекрасно! Долететь на руках или на каких-либо рукотворных крыльях?
— Сначала на деревянных досках из забора, затем на пластиковых вставках для рук, затем уже на легкой фанере. Я решил сделать крылья практически невесомыми, мне казалось, что в этом суть. Взмах рук во время парения в воздухе был достаточно сильным для того, чтобы пролететь хоть немного, продержаться в воздухе всего несколько секунд, но это не помогло. Я упал вниз.
— Сколько раз вы падали, Люк, за все время?
— Больше двухсот пятидесяти раз. Я сбился со счета.
— Вы, наверное, весь в синяках. — подметил доктор.
— Нет, я почти всегда приземлялся на песок. Это в последний раз я упал на осколок стекла левой ногой, а затем споткнулся и ударился головой об маленький камень.
— Вы пролежали там до вечера, верно?
— Да, меня нашли рыбаки и отвели домой.
— Маму сильно огорчило ваше падение, Люк?
— Она не знала о падении, доктор. Она считала, что я решил убить себя таким глупым способом.
— А какой способ в этом деле, по-вашему, не глупый, Люк?
Юноша ответил сразу:
— Если бы я хотел свести счеты с жизнью, то залез бы на нашу местную башню, у нас есть одна постройка в лесу, что-то вроде старой каменной крепости, которую мы прозвали «башней» из-за того, что она похожа на настоящую башню и фигуру ладьи на шахматной доске. Я бы залез наверх и прыгнул головой вниз на бетон.
— Вы могли бы сломать себе шею, но остаться в живых. Метод-то не самый действенный.
— Исключено, доктор. Вы не видели ее. Там этажа четыре до земли. Я бы превратился в лепешку. — Люк немного помолчал, а затем добавил: — А какой, по-вашему, самый действенный метод?
Будущий директор этой лечебницы улыбнулся. Десять лет назад мужчина был как будто бы более человечным, чем сейчас. А может, он просто представил Люка в роли сына, которого у него никогда не было.
— Самый банальный, Люк, — вскрыть вены. Но не на руках, а на шее. Стоит перерезать сонную артерию, и приезд скорой помощи уже бесполезен. Если вы, конечно же, не передумаете умирать, не возьмете в руки толстую иглу и не зашьете себе ровными швами горло, глядя в зеркало. Не зашьете ведь, Люк?
Юноша побелел, но ничего не сказал. Мужчина понял, что Люк испытывает отвращение к крови.
Сколько бы Люк ни разбивал в своей жизни нос и сколько бы ни разбивали нос ему, он тешил себя мыслью, что кровь вкуснее, чем сопли. И что сильные мужчины не должны бояться крови.
Он считал мистера Рорка самым сильным мужчиной во всем мире и хотел слепить себя по его подобию.
— Не зашью. Не люблю кровь.
— Не любите, но смотрите на нее.
Директор заметил, что на некоторых участках тела, а именно — на левом локте, шее и правом кулаке, у парня были гематомы и ссадины. А на переносице давно запекшаяся кровь.
Мужчина сделал вывод, что Люк личность вспыльчивая и огненная. Но то, что он боялся крови и постоянно смотрел своему страху в глаза, удивило доктора больше всего.
Люди обычно избегают того, чего боятся. А не наоборот.
— Многие смотрят на то, что не любят.
— Вы правы. Скажите мне вот еще что, Люк, сколько времени вам удалось провести в воздухе за все двести пятьдесят попыток?
— Чуть больше двух секунд. Без четверти — три.
— Откуда такая точность?
— В воздухе секунды чувствуются сильнее, чем на земле. В воздухе одна секунда сопоставима с одной минутой на твердой почве.
— Значит, получается, что в воздухе вы пробыли без малого три минуты, если смотреть на это с земли?
— Не стройте из себя идиота, доктор. Я пробыл в воздухе чуть больше двух секунд, — категорично выпалил юноша в лицо своему старшему собеседнику.
Такое заявление в свой адрес ничуть не возмутило доктора.
— На какой попытке это произошло, вы не помните?
