Наутро я встретился с гидом по имени Мелвин, который материализовался из рассветных сумерек, точно джинн, в облаке конопляного дыма, пока я завтракал на заднем крыльце гостиницы. Мелвин был в резиновых сапогах, закатанных джинсах, длинной футболке в сеточку и вязаной шапке. От гостиницы Лоррейн он провел меня через банановую ферму к одиноко растущему азиатскому декоративному деревцу, pommier d’amour, усыпанному ярко-розовыми цветами и колибри. Стоя на толстом розовом ковре перед деревцем, я и без бинокля видел птиц. Затем мы с Мелвином поехали к основной дороге вдоль побережья и оставили машину у просеки в «сухом» лесу, который можно было назвать сухим лишь по сравнению с высокогорным дождевым. Мелвин приложил большой палец к губам, ритмично запищал, и ему тут же ответила парочка белогрудых пищуховых пересмешников. Они с любопытством понаблюдали за нами с ближайшего дерева, убедились, что мы не птицы, и скрылись из глаз. Пересмешники, как следует из названия, существа хитрые и энергичные, и мне было жаль, что они так быстро улетели.
Определение видов – категорий, на основе которых орнитологи и составляют свои списки, – предмет нескончаемых научных споров. Разделить мир птиц на виды с латинскими наименованиями – значит навязать до известной степени произвольную классификацию подвижной и невероятно сложной системе генов, гибридизации и эволюции. Многие карибские эндемики как две капли воды похожи на гораздо более распространенные материковые виды, и все же в островной изоляции они эволюционировали, а потому и голоса у них хоть чуть-чуть, да другие, а также оперение, строение и повадки. (Я бы, например, в жизни не отличил воронов с Ямайки от воронов за моим окном на Манхэттене.) Союз орнитологов вечно проверяет и перепроверяет официальную классификацию, смешивая разные виды в один или разделяя один вид на два или несколько новых. Из-за таких разделений порой возникает то, что любители птиц называют «диванными видами»: ты получаешь новую птицу в список, не вставая с дивана. Это как все время пересматривать определения филд-гола и тачдауна, меняя результаты уже сыгранных матчей.
Впрочем, белогрудый пищуховый пересмешник – вовсе не какой-то неопределенный вид. Его не перепутаешь ни с кем: темная спинка, ослепительно-белая грудка. Некогда эти птицы в изобилии водились и на Мартинике, и на Сент-Люсии, но с ухудшением условий обитания существенно сократилось и количество птиц. Сейчас их на Мартинике осталось от силы сотни две и что-то около тысячи на Сент-Люсии, на небольших участках сухого леса на Атлантическом побережье. Семь лет назад владельцы земельного надела площадью 554 акра, расположенного в самом сердце ареала обитания пересмешников, принялись расчищать землю под курортный комплекс с неудачным (как сочли бы пересмешники) названием «Le Paradis», то есть рай. Потом у застройщиков начались финансовые проблемы, однако к тому времени они уже отпугнули бо́льшую часть пересмешников, которые и без того находятся под угрозой исчезновения: успели сделать поле для гольфа и начали строить несколько огромных гостиниц. Разрушающиеся недострои, похожие на руины какой-то давней войны, по сей день видны с главной дороги: в них скапливается дождевая вода.
Когда я возвращался в Нью-Йорк, наш самолет пролетел над этим «парадизом», и я полюбовался полем для гольфа, зарастающим густым кустарником – отличное место для многих птиц, но не для пересмешников: им все-таки нужен лес. Признаться, застройщиков мне было ничуть не жаль. Капитан, обращаясь к пассажирам, все поминал с досадой «рай», который мы покидаем, а когда мы приземлились в Нью-Йорке, первым же делом сказал: «С возвращением в реальный мир». Я же подумал, что пилот все видит с точностью до наоборот. Даже во время сильнейшего финансового кризиса американцы купаются в сказочной роскоши, которая большинству обитателей Вест-Индии недоступна, и, несмотря на сильную политическую оппозицию, мы заботимся о том, чтобы наш собственный вымирающий вид если не процветал, то все-таки и не знал крайней нужды. Реальный же мир, с его нездоровым приростом численности населения и избытком объектов туристического комплекса, расположен гораздо южнее.
Гидом орнитологов-любителей Мелвин стал ради приработка: основное его занятие – поиск и изучение растений для департамента лесного хозяйства Сент-Люсии. Он держался очень любезно, с ловкостью обнаруживал птиц в густой листве и выманивал из укрытия, чтобы можно было их рассмотреть – мы полюбовались чудесной здешней славкой и многочисленными прочими эндемиками Малых Антильских островов, в том числе и серым пищуховым пересмешником, – однако гид частенько путался в названиях, поэтому я решил, что во второй день на Сент-Люсии будет неплохо поискать оставшиеся три эндемика с профессиональным орнитологом, которого посоветовала Лоррейн. Загвоздка в том, добавила она, что этот гид – адвентист седьмого дня и, поскольку сегодня суббота, не отвечает на ее сообщения; возможно, вообще откликнется только завтра.
Ближе к вечеру, когда стало попрохладнее, я отправился в парк Де Картье, чтобы отыскать еще эндемик-другой. Несколько дорог неожиданно обрывались из-за оползней после урагана Томас, я поехал искать объезд и окончательно сбился с пути, однако все-таки умудрился добраться до парка за сорок пять минут до заката. Помчался с биноклем по тропе, то и дело останавливаясь на просеках, чтобы присмотреться и прислушаться, однако в дождевом лесу, пусть и отменно сохранном, казалось, не было ни одной птицы. Наконец я вспомнил основное правило орнитолога-любителя: «Лучшие птицы – всегда у парковки», поспешил обратно к машине, заслышал крики попугаев, возвращавшихся в гнезда, – и, разумеется, в полутьме заметил на парковке пролетавшего сент-люсийского попугая, причем даже умудрился хорошенько его разглядеть.
На ужин я отправился в один из близлежащих ресторанчиков, где подавали крепкое спиртное, а не только пиво. За столиком на веранде обнаружился разговорчивый британец по имени Найджел, две молодые британки и, к моему удивлению, орнитолог-адвентист. Оказалось, что Найджел – продюсер фильмов о природе с канала Discovery и на следующий день адвентист ведет его смотреть на птиц. Найджел предложил мне пойти с ними, но мы с ним нацелились на разные виды, к тому же меня взяла досада, что адвентист не ответил на сообщения Лоррейн и не проводит субботу дома, как того требует его вера. Я сел за соседний стол и слушал, как Найджел пичкает девиц историями о виденных им чудесных птицах Малых Антильских островов. Адвентист подошел, извинился и объяснил: он-де думал, что я приеду только через неделю. Я ответил, мол, ничего страшного.
Когда я вернулся в «Райский мир», Лоррейн сообщила, что ей только что звонил адвентист.
– И сразу же заявил, что это не его вина. А чья еще-то? Я же ему прислала даты в сообщении, он их сам себе куда-то там переписал!
Я ответил: наверное, адвентист просто решил, что продюсер с Discovery Channel заплатит больше.
– Я об этом как-то не подумала, – призналась Лоррейн.
Я уверил ее, что вполне доволен Мелвином.
На следующее утро мы снова поехали в парк Де Картье, наткнулись там на адвентиста с Найджелом и согласились отправиться вместе с ними на поиски. Адвентист показался мне довольно милым и в птицах разбирался отлично; навьючивший же на себя телескоп и треногу Найджел доказал, что явно не дилетант и не случайный зевака, а настоящий заядлый орнитолог, влюбленный в птиц по уши. Я обмолвился Мелвину, что накануне вечером Найджел произвел на меня не самое благоприятное впечатление, когда пил и рисовался перед девицами. На это Мелвин сочувственно кивнул: «Это все от волнения». В телескоп Найджела мы самым превосходным образом разглядели сидевших на ветках сент-люсийских попугаев, обладавших лучшими отличительными чертами своего вида: общительностью, радужным оперением, роскошными узорами на голове и плечах, выразительными смышлеными глазами. Удовольствие, с которым Найджел за ними наблюдал, совершенно реабилитировало его в моем мнении.
