– Не опускай руки, – сказала мне Сэмми.
Она знала много женщин в ситуациях, похожих на мою. При всей ее плачевности, меня утешало, что я такая не одна. Другие нашли способ как-то справиться с этим.
Когда я была в окружном СИЗО Лос-Анджелеса, рухнули башни Всемирного торгового центра. Это случилось вскоре после моего ареста. У нас не было доступа к новостям, но люди узнавали их от родных по телефону. Все стали сходить с ума, только одна девушка сказала, что ее утешает мысль, что не только ее жизнь накрылась медным тазом. Остальные стали гнать волну на нее, но я ее понимала.
– Вы вообще были близки? – спросила Сэмми про мои отношения с мамой.
– Нет.
– А здоровье у нее было?
– Нет.
– Тебе в итоге все равно мог бы понадобиться другой опекун для ребенка. На воле случается такое, что ты не контролируешь происходящее.
Сэмми сказала, что я могла бы накупить на заработанные деньги марок и начать рассылать письма в госучреждения касательно Джексона. Она была готова помочь мне. В библиотеке имелись справочники с адресами разных учреждений.
– Тебе надо начинать с того места, где ты есть, – сказала она.
Это был ее девиз.
В наш первый рабочий день в деревообделочном цехе тюремно-трудовой инструктор сказал, что мы получим превосходные рабочие навыки, которые обеспечат нам трудоустройство после выхода на волю.
– А что, если кому-то не светит выйти? – спросила Слеза.
– По-хорошему, на тюремные работы таких не берут, – сказал он. – По-хорошему, мы не можем вас привлекать, поскольку вам не нужна рабочая практика, раз вы не выходите, а наша задача именно в том, чтобы обучить людей рабочим навыкам. Но у нас масса заказов, которые ждут выполнения, так что вам повезло. Вас здесь научат делать мебель, и могу сказать вам, леди, что столяры зарабатывают большие деньги.
На Конана это занятие произвело впечатление.
– Е-мое, нам дадут настоящее дерево? Циркулярные пилы? Усорезы? В Васко даже не дают настоящего дерева. Там вместо дерева ДСП. И ты склеиваешь эти куски. Твой единственный инструмент – клей. Тебе не дают даже гвоздь забить, а то это все раскрошится и развалится. Нас там ничему не обучали.
Я сказал инструктору: «Вы все говорите о столярном деле, а мы не делаем ничего, чтобы освоить его». А он мне: «Это потому, что вы, люди, животные, и если мы дадим вам инструменты, вы поубиваете друг друга». Я его спрашиваю: «Чему нас здесь учат?» А он говорит: «Вас здесь учат работать. Приходить вовремя. Как положено рабочим». Как будто это что-то значит. Мы ни хрена не учили на древообделке в Васко. Мы весь день нюхали клей. А потом они выпустили этот клей без запаха. «Не морщи нос», так его называли, название было такое, клей «Не морщи нос». Его не понюхаешь. Никакого толку. Ни тебе электрических инструментов, ни технического опыта, ни прихода. Но это было получше другого тюремного труда.
В цеху дальше по коридору ребята делали защитные очки для тюремных работ. А в соседнем здании для тюремных работ делали ботинки.
Меня поставили за верстак.
– Я стопроцентная норвежка, – сказала моя новая напарница по верстаку.
Норвежка была шести футов ростом, с длинными светлыми волосами, заплетенными в несколько кос. Из-за верхнего края спецодежды у нее виднелась татуировка головы морского орла. У нее на груди был орел, держащий в клюве американский флаг. Вид у него был безумный, даже более безумный, чем обычно у орлов.
Инструктор поставил Лору Липп рядом со мной и норвежкой.
– Можно мне перейти? – спросила я.
– Нет, – сказал он.
– Слава богу, – сказала норвежка, – белые.
Она окинула взглядом Конана, Слезу и Рибок, троих черных, с которыми я вошла.
– Как вы к черным относитесь? – спросила норвежка нас с Лорой Липп.
Лора Липп, польщенная таким редким вниманием (хоть кто-то спросил ее мнение), стала давать развернутый ответ.
– Ну, я стараюсь не придавать значения, кто какого цвета, но не всегда. То есть некоторым пришлось зайти дальше, чем другим, чтобы…
– Давала им нырять тебе в пилотку – вот что мне нужно знать.
Лора задохнулась.
– Господи, нет!
– Я работаю за этим верстаком и должна знать, кто есть кто, – сказала норвежка.
– Ну, раз ты затронула эту тему, я согласна насчет сексуальных отношений, поскольку мой муж был испанцем, и это была катастрофа, это разрушило мне жизнь, но, если хочешь знать, я как-то вечером упала в обморок, и девочки, пришедшие мне на помощь, были черными, и…
Норвежка потеряла интерес к Лоре Липп и пододвинулась ко мне.
– Тебе нравится «Айрон мэйден»? – спросила она. – Я их играю.
– У нас есть радио?
– Я радио в этой части цеха.
В тот день норвежка напевала разные песни. Чаще прочих «Бегите на холмы» и «Железный человек». Я снова попала в школу. Но когда она спросила, откуда я родом, и кивнула со словами «Фриско, клево», я почувствовала, что я очень далеко от родных мест. Ее я ни о чем спрашивать не стала.
Меня ни в малейшей степени не занимали подробности из жизни ее братьев и приятелей из «Нацистских бунтарей»
[29] в Сан-Бернардино или где бы то ни было. Пусть это снобизм, но есть культурная разница. Район Сансет не был таким уж утонченным местом, но рядом был Хейт-Эшбери
[30], и потому мы чувствовали близость к более причудливой культуре, нежели обычная шпана, хотя среди нас были типы, ставшие потом законченными белыми шовинистами, такие как Дин Конте, унылый паренек из моей школы, над которым вечно стебались.
Дин Конте перемерил всевозможные личины маргинальности: книжный червь, поклонник Новой волны, скейтбордист, мирный панк, хардкорный панк, потом бритоголовый и в итоге неонацист в костюме при галстуке. Когда он был бритоголовым, Дин со своими дружками разгромил ярмарку на Хейт-стрит. Около шести вечера, когда ярмарка закрывалась и помост со столами убирали в грузовики, воздух на уровне головы – в зоне поражения – наполнился на 9/10 пивными бутылками, спасибо бритоголовым. А раньше, когда Дин еще был книжным червем, он пригласил компанию ребят, прогуливавших школу, в дом его отца на Хьюго-стрит, где мы выпили весь отцовский алкоголь и подожгли занавески. Я не вспоминала о том дне, пока не увидела выросшего Дина по телевизору. Его пригласили на передачу как представителя белого шовинизма. Один из бритоголовых во время эфира кинул стул в ведущего и сломал ему нос.
Дин стал знаменитостью. Но я смотрела на него и видела мальчишку, а не взрослого. Я не оправдываю его идеи. Просто я знала его когда-то. Он был влюблен в Еву, а Ева филиппинка, но это его не останавливало. Обычная история. Я знала одного парня в школе, который потом попал за решетку и вступил в «Арийское братство». У него была черная подружка и цветные дети. В жизни все очень запутано, нравится это кому-то или нет. В людях больше тупизны, чем крутизны, нравится это кому-то или нет.
