— Да, увы, а ведь как бы я хотел, чтоб это было не так! — продолжил Микки. — Помнишь старый скандал с заявлениями этого ничтожества, бывшего персонального тренера вашей с Эдди матери, о том, что тебя она родила от него? Он желал просто заработать на сенсационной книге, она и вправду обогатила его, а я тогда сделал в трех лабораториях в трех разных странах, Америке, Швейцарии и Южной Корее, анализ образцов твоего генетического материала, и все три анализа подтвердили, что ты стопроцентно мой сын!
Питер продолжал молчать, и Вика взяла его под руку. Однако муж нежно, но настоятельно отступил в сторону.
— Это — общеизвестный факт, — сказал Микки со вздохом, — но вот чего никто не знает, что параллельно с этим я отдал на анализ образцы ДНК и Эдди, тоже в три лаборатории, только, конечно, не в те же самые, но тоже в трех разных странах: в Канаде, Германии и Люксембурге. И анализ во всех трех лабораториях показал…
Он снова разрыдался, а потом, шмыгая носом, добавил:
— Что Эдди — чей угодно, но только не мой сын!
Он снова заплакал. Вика, не выдержав, подошла к принцу Уэльскому, который, как и после получения вести о смерти дедули, уткнулся ей в плечо и ревел.
— Ах, спасибо, Вика, ты такая хорошая девочка! Конечно, вы можете спросить, почему я молчал, но что мне надо было делать? Эдди, невзирая на то что его биологический отец не я, а один из любовников вашей матери, думаю, того самого летчика, героя Фолклендской войны и друга ее детства, ее первой, самой большой, возможно, единственной любви, который еще до рождения Эдди погиб во время испытаний, так и не узнав, что у принцессы Уэльской будет от него ребенок, мне как родной. Точнее, он и есть родной! И я после этой ужасной истины не только не разлюбил его, но стал любить еще сильнее. И, конечно же, принял решение молчать, потому что был уверен, что никто никогда не узнает правды. Настоящий отец Эдди ведь мертв, ваша мать тоже…
Питер, разомкнув уста, наконец произнес:
— Однако сохранились документы…
Микки простонал:
— Они хранились у меня в сейфе, и я проверил: они все еще там! Получается, кто-то получил к ним доступ, сделал копии и отослал Фэллоу…
— Отец, ты поступил глупо и преступно. Надо было уничтожить все бумаги, которые у тебя имелись, раз ты решился покрыть обман мамы.
Тон Питера был суров и так безжалостен.
Микки снова заплакал, а Вика тихо произнесла:
— Пит, не будь так жесток к своему отцу. Он хотел как лучше…
Питер, на лице которого возникла усмешка, причем такая мрачная, что Вика испугалась, произнес:
— И что это означает?
Микки, оторвавшись от плеча Вики и вытирая слезы, произнес:
— Мальчик мой, я всю вину возьму, конечно, на себя. Для Эдди это шок, да еще какой… Однако отрицать бессмысленно, да и я не смогу отрицать, тем более если я попытаюсь это сделать, общественность потребует новой экспертизы…
Он заплакал, а Питер, как показалось Вике, с отвращением сказал:
— Отец, не реви. Я повторяю вопрос: что это означает?
Вика, не понимая, что же муж требует от своего отца, подала Микки за неимением носового платка салфетку со стола.
Принц Уэльский, шумно высморкавшись, поблагодарил Вику и своим обычным тоном произнес:
— Сын мой, с учетом сложившихся обстоятельств Тайный Совет откажется провозгласить Эдди королем. Потому что трон Британии, согласно Акту о престолонаследии, имеют право занимать, как тебе прекрасно известно, только прямые потомки по прямой нисходящей линии курфюрстины Софии Ганноверской. Им является, извини, являлась мамуля. Являюсь я. Являешься ты. Но не Эдди!
Он сам подошел к столу, взял новую салфетку, еще раз высморкался и добавил:
— А так как я отрекся от прав восшествия на престол и менять свое решение, даже в свете нынешних обстоятельств, не намерен, то следующим прямым потомком по прямой нисходящей линии являешься ты, сын мой! И новым королем Англии станешь ты. А ты, Викки, королевой!
Вика со всего размаху села на стул, а Питер, перестав смотреть в стену, повернулся наконец к отцу, и Вика заметила, что на шее мужа пульсирует жила.
— Отец, мне стало это сразу понятно, как только ты завел обо всем речь. Однако я не могу…
— Можешь! — произнес Микки.
— Не хочу…
— А придется! Да, придется, сын мой! Или ты бросишь королевство на произвол судьбы?
— Но ты-то бросил, отец!
Микки вздохнул и уставился на живот Вики, и та автоматически прикрыла его руками.
— Ну хорошо, ты тоже откажешься от короны, тогда новым королем или новой королевой Британии станет ваш неродившийся ребенок. Ты этого хочешь?
Вика в ужасе взглянула на Питера, увидела, как заходили его желваки, как покраснели уши, и муж наконец молвил:
— Хорошо. Я согласен. Я стану королем.
И, подойдя к Вике, поцеловал ее, отстраненно, холодно и как-то мимоходом. И добавил:
— Нам пора на заседание Тайного Совета, отец. Но прежде ты поговоришь с Эдди. Хотя твоей вины в этом нет. А то, что наша мать была не святая, я и так уже давно знал.
В этих словах было столько желчи, что Вика испугалась.
Через десять минут они сели в присланный за ними королевский «Роллс-Ройс» и, катя сквозь людские толпы и орды журналистов, направились в Букингемский дворец.
Заседание Его Величества Почтеннейшего Тайного Совета, на котором присутствовали, согласно древнему регламенту, ведущие политики, в том числе премьер-министр, прочие члены кабинета, лидер оппозиции, а также наиболее родовитые и сановные пэры и три церковных иерарха Англиканской церкви — архиепископ Кентерберийский, архиепископ Йоркский и архиепископ Лондонский, — проходило в одном из отведенных для подобных целей салонов дворца.
По пути на заседание Микки, завидев растерянного Эдди и взвинченную, ломавшую руки, однако в драгоценной тиаре — бриллиантовом русском «кокошнике» — Каро, попытался спрятаться за спину Питера, однако тот подтолкнул отца к брату и, заведя обоих в пустые апартаменты, произнес:
— Вам есть о чем поговорить.
И закрыл дверь. Кэролайн, которая пыталась устремиться туда же вслед за мужем, он мягко отстранил. У Кэролайн тряслись губы, косметика от слез потекла.
— Почему мне нельзя? — закричала она.
— Это разговор между отцом и сыном, — ответил Питер.
— Он ему не отец! — взвизгнула Кэролайн, и Вика, которой было донельзя жаль свояченицу, попыталась взять ее под руку, но Каро грубо вырвалась и, сверкая глазами еще ярче, чем бриллиантами в диадеме, закричала:
