Чашка в руках Матильды дрогнула, звякнув о блюдечко, на лице верной секретарши застыла маска вселенского ужаса, а королева, продолжая смеяться, сказала:
— Ой, милая моя, он ведь так боится капельниц!
А потом, посерьезнев, вдруг произнесла:
— Ну что же, чтобы вы, милая моя, не считали нас кучкой старых выживших из ума идиотов, расскажите о себе!
— А мы что, разве не такие? — буркнул старый герцог, лицо которого вдруг осунулось, и Вике внезапно стало его жаль. Королева, сидевшая в своем кресле около него, положила мужу руку на голую коленку, и цыпленочек устало закрыл глаза.
Вика улыбнулась и произнесла:
— Думаю, вам и так доложили обо мне в подробностях, которые не известны даже мне самой, бабуля.
Чашка Матильды снова звякнула, а Вика продолжила — она ведь знала, что этот вопрос, в той или иной вариации, будет ей задан. И долго думала, что же на него ответить. Понадобилось около недели, чтобы нащупать правильный вариант.
Или неправильный?
— У вашей покойной матушки, королевы-матери, и меня день рождения в один день. Конечно, с разницей в почти сто лет. Мы с ней оба Львы…
Вика смолкла и не торопясь отпила уже остывший чай, к которому за все это время так и не успела притронуться.
Королева, на лице которой возникло мечтательное выражение, произнесла:
— О да, милая моя, мне это сразу бросилось в глаза, когда мне принесли досье на вас. Да-да, досье, которое собрала наша доблестная контрразведка.
— Бонд. Джеймс Бонд? — спросила Вика, герцог одобрительно крякнул, королева усмехнулась, а чашка Матильды в тонкой руке мелко-мелко задрожала.
— Ну, что-то в этом роде, милая моя.
Королева несколько секунд, которые тянулись как несколько часов, внимательно смотрела на Вику, а потом, явно оставшись ее ответом довольной, чуть склонив набок голову, обратилась к внуку:
— Значит, Джонни, вы хотите жениться в ноябре? А почему, позволь спросить, вам бы не подождать до следующего лета?
Питер, взяв Вику за руку, сказал:
— Потому что, бабуля, я люблю Вику больше всего в жизни и хочу, чтобы она как можно быстрее стала моей женой. Ты ведь тоже тогда не стала ждать лета и вышла замуж за деда в ноябре, хотя, насколько мне помнится, твои родители настоятельно рекомендовали, чтобы вы отложили свадьбу до лета…
Родителям королевы союз дочери, наследницы престола, с нищим аристократом русско-немецко-греческого происхождения, к тому же православной веры, был невыгоден, и они пытались в свое время отговорить ее.
Не вышло.
Королева, отпив крошечный глоточек из чашки, перевела взор на Вику и спросила:
— А вы, милая моя, моего внука любите?
Вика, посмотрев старой даме прямо в глаза, ответила:
— А любила ли Татьяна своего князя? Или все же Онегина? Или никого из них?
Матильда шумно вздохнула, и Вика, положив руку поверх руки Питера, продолжила:
— Впрочем, какая разница, бабуля? Речь-то не о вымышленных литературных героях, а о нас с Питом. И да, я люблю его, очень люблю! Очень-очень!
Питер порывисто привлек ее к себе и поцеловал в губы, что заслужило одобрительный возглас старого герцога:
— Джонни-бой, но ты руки-то при ее величестве королеве не распускай!
А Вика, поцеловав Питера в ответ, впрочем, мимолетно, сказала:
— Как он может, дедуля, ведь это право есть только у вас!
По пути из Виндзора обратно в коттедж Вика, так и проследовавшая по всему дворцу босиком, сказала:
— Крутые у тебя бабуля с дедулей, Пит…
Тот же заявил:
— Ну что, не зря я тебе кроссовки навязал? Эта псина так в них и вцепилась и ни разу тебя не облаяла. А на меня и на Эдди она вечно бросается.
— Просто, Джонни-бой, к каждому надо иметь свой подход. И к королеве, и к ее корги!
А вот перед интервью с Би-би-си Вика волнения не испытывала. Текст вопросов был согласован заранее, съемка происходила в одном из салонов Кенсингтонского дворца. Облаченная в глухое темно-бирюзовое платье, без украшений, только с кольцом, подаренным ей Питером на помолвку, на руке, которая покоилась поверх руки Питера, Вика на вопрос маститого репортера о том, почему британский народ должен принять и полюбить ее, женщину из другой страны, другой культуры и другой религии, ответила, понимая, что сильно рискует, давая совсем не тот ответ, который был согласован с пиар-службой Букингемского дворца.
Но была не была.
— Потому что я люблю моего принца. А если этого недостаточно, то добавлю: если меня полюбила верная старая Фру-Фру, последняя корги ее величества королевы, то разве это не причина для подданных ее величества королевы тоже полюбить меня?
Шон Фэллоу, наблюдая за вышедшим вечером, в самый прайм-тайм, в эфир интервью в одном из пабов, услышал одобрительный гогот публики. Затаив дыхание, она ловила каждое слово этой русской, которая вдруг стала говорить хоть и не без акцента, но на вполне удобоваримом английском, к тому же с легким аристократическим прононсом. Он в ярости швырнул кружку с остатками пива в телевизор и, промахнувшись, бросил на барную стойку двадцатифунтовую купюру с изображением крестной матери королевской «мафии», выскочил прочь.
На его бесноватую выходку никто из посетителей паба, созерцавших интервью, внимания не обратил.
После оглашения в том же интервью даты свадьбы Вика на правах невесты принца Джоки, своего Питера, переехала в одно из крыльев Кларенс-хауса, в котором обитали Микки и Сибби, принц Уэльской с герцогиней Ротсейской.
Прогуливаясь с будущей невесткой под руку по своему любимому саду, Микки, словно в оправдание, объяснял:
— Переехать в Кенсингтонский дворец, где живет мой сын, ты, дорогая Викки, сможешь только после свадьбы. Все же от нас требуется блюсти декорум… Нам, сама понимаешь, сейчас не до нового скандала. Хотя после того, что сейчас стало известно, никто бы не обратил внимания на твой факт проживания с Джоки под одной крышей до свадьбы…
Шедшая за ними со своим вечным зонтиком и планомерно уничтожавшая слизней и улиток на грядках Сибби громогласно хмыкнула — ей ли не знать, что она сама и ее Микки были любовниками в течение доброй четверти века до своей свадьбы.
— Но ведь тебе у нас хорошо, Викки? — допытывался Микки.
Вика, поцеловав своего свекра в морщинистую щеку, ответила:
— Ну конечно! — А потом, сделав паузу, спросила: — И как бабуля восприняла весть о дяде Гарольде?
Микки дернул плечами, а герцогиня Сибби заявила:
