Питер еле заметно указал на мемориальную стелу в современном стиле, на которой Вика разглядела изображение улыбающейся молодой женщины, принцессы Уэльской, «королевы сердец», матери Питера.
Той самой, которая погибла больше двадцати лет назад в автокатастрофе.
— Эту детскую площадку назвали ее именем. Думаю, маме бы пришлось это по вкусу. Понимаешь, она любила детей, поэтому-то и пошла в воспитательницы детсада, хотя мой дед, человек далеко не бедный, был против этого. Уж если дочка надумала работать, то пусть идет в сферу искусства или, на худой конец, в бизнес. Но уж точно не в детский сад! Но мама выбрала именно эту стезю, и вовсе не потому, что на другое у нее не хватило бы мозгов. Просто она всегда добивалась того, что хотела, и реально себя оценивала. Ну, или почти всегда…
Они обогнули детскую площадку имени принцессы Уэльской, и Питер вздохнул:
— Но это все еще не ответ на твой вопрос…
— Ты не должен отвечать на него, если не хочешь, — проговорила Вика, понимая, что идут последние минуты ее пребывания рядом с Питером. А потом — расставание навсегда. — Извини, что сморозила глупость…
Принц, сжав ее руку, сказал:
— Ты не сморозила глупость, а сказала важную вещь, сразу разглядев суть проблемы. В этом ты чем-то похожа на нее, хотя, конечно, очень сильно и отличаешься. Да, я сильно любил ее, порой мне кажется, что даже очень сильно. До такой степени сильно, что все эти эксцессы, которые последовали через несколько лет после ее гибели, когда я начал взрослеть, пьянки, дебоши, девочки в бассейне, наркотики, да, да, наркотики, и даже костюм нациста на вечеринку в Хеллоуин — это все, по общему убеждению, например, моего отца, бабули, брата Эдди и, разумеется, маститого психоаналитика, который копошился в моей душе, ты не поверишь, целых четыре с половиной года, так вот, все это — следствие моей душевной травмы, вызванной трагической смертью мамы. И они, конечно, правы, но то, чего никто не знает: это только часть правды! А ты хочешь узнать всю правду?
Вика, чувствуя, что, несмотря на жаркий вечер, плавно переходивший в теплую ночь, ее знобит, еле слышно произнесла:
— Ты уверен, что я должна знать? Что вообще кто-то должен знать?
Питер, снова сжав ее руку, упорно вел ее прочь от детской площадки, названной в честь его матери.
— Думаю, да. Я никому не говорил, даже психотерапевту, связанному врачебной тайной, потому что сам боялся произнести это. Конечно, смерть мамы, да еще такая внезапная, была огромной трагедией. И для Эдди, и для меня. Однако — и эта мысль тлела во мне подспудно уже давно, понадобились годы, чтобы я смог сформулировать ее, точнее, чтобы я нашел в себе мужество сформулировать ее. Причем сформулировать, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах не произносить. До сегодняшнего дня…
— Питер… Пит… Джон… Джоки… — произнесла растерянно Вика, не зная, как назвать шедшего по дорожке рядом с ней молодого человека, который был готов доверить ей самую страшную тайну своей жизни. — Быть может, не следует…
— Следует! Ты ведь сама сказала о путешествиях в ваших русских поездах: зная, что сойдешь на своей остановке и никогда более не увидишь попутчика, выкладываешь ему самое сокровенное, то, что, не исключено, никому другому никогда бы не сказал.
Да, он прав. Они расстанутся: раз и навсегда. От осознания этого Вике стало так горько и больно, что она собрала всю волю в кулак, чтобы не разрыдаться.
Только не сейчас и уж точно не здесь.
— Да, мне так не хватало ее все эти годы. И не хватает сейчас. Потому что ее внуки растут без нее. Потому что она нужна Эдди и мне. Потому что…
Его голос сорвался, и только по прошествии нескольких минут, которые были заполнены зловещим шарканьем подошв их обуви о гравий, Питер произнес совершенно обыденным, даже каким-то отстраненным, тусклым голосом:
— Понимаешь, я думаю, нет, я уверен, что хорошо, что мама погибла. Причем именно тогда, на пике молодости и успеха — в своем понимании, конечно. Она ведь развелась с отцом, получив наконец независимость от «фирмы», сохранила за собой, по личному повелению бабули, которая ужасно этому сопротивлялась, титул принцессы Уэльской, правда, лишившись обращения «ваше королевское высочество», став просто «вашим высочеством», ей было всего тридцать шесть, весь мир был у ее ног, точнее, все самые богатые, могущественные и желанные мужчины, как и ее последний любовник, с которым она погибла в туннеле, сын восточного миллиардера. Да, у нее было все, она была на пике, и это означало: дальше мог начаться только спуск. Скандальный новый брак. Склочный второй развод. Возраст, постепенно берущий свое. Пластическая операция одна за другой. Дружки, каждый моложе предыдущего, и все одинаково жадные до ее денег и ее славы. Проблемы с алкоголем и наркотиками. Позорные снимки в желтой прессе. Соглашение с «фирмой», по которому она за солидные отступные и право по-прежнему титуловаться принцессой Уэльской уступает все права на воспитание Эдди и меня своему бывшему супругу, моему отцу. Причастность к каким-либо незаконным делишкам. Арест. И, не исключаю, в итоге гибель в автокатастрофе по причине того, что или она сама, или ее юный спутник, или их шофер управлял автомобилем в пьяном виде на том же месте, где она в реальности погибла за двадцать лет до этого…
Он отпустил руку Вики, но девушка, схватив его ладонь, заявила:
— Но ведь все могло быть иначе! Новый брак. Несколько сводных братьев и сестер у тебя и Эдди. Отход от светской суеты и учреждение собственного фонда помощи детям. Ее бескорыстная работа на этом поприще в течение последних двадцати лет. Сотни, нет, тысячи спасенных ребятишек. Счастливая семейная жизнь с новым мужем. Роль бабушки, которую она исполняет блестяще…
Она услышала всхлип и, повинуясь внезапному порыву, прижала к себе Питера. Нет, она не поцеловала его, не обняла, а всего лишь нежно прижала к плечу — и ничего более.
Вика больше ничего не говорила, да и говорить было нечего. Голос подал Питер, который тихо произнес:
— Спасибо тебе. Я играл адвоката дьявола, а ты — адвоката ангела. В ней ведь было и то, и другое: и ангельское, и дьявольское.
— Как и в любом человеке, Питер! Как и в любом! В тебе, в Эдди, в твоей бабуле. Во мне, в конце концов…
— Знаю. Но я также знаю и свою маму. Да, вероятно, не все было бы так ужасно и плохо, как я живописал тебе, но дьявольское в итоге все же перевесило бы ангельское. Да, это было бы именно так.
Вика воскликнула:
— Но ведь это была бы все равно ее жизнь! И не только ее, сколько жизнь! Да, наверняка проживи она на двадцать лет больше, живи бы она сейчас, она бы сделала и все бы еще делала ошибки. Но делала бы! Потому что ошибки не делают только мертвые. А она мертва! А ты… А ты…
Она смешалась, Питер вновь взял ее за руку и, сжав ее пребольно, вдруг не ведающим пощады голосом произнес:
