— Не уговоришь — я ему шею сверну. Сам. Так и знай.
Дверь в зал захлопнулась.
Я где-то читала: даже у Флоренс Найтингейл случались нервные срывы. А тут — молодой парень. И на его плечах — безнадежный инвалид.
Я села рядом с Яриком на диван. Мягко спросила:
— Почему ты не хочешь ходить туда?
Он еще крепче обхватил свой худенький торс. Втянул голову в плечи. Взглянул затравленно. Пробормотал:
— Оля… Без нее не ходить.
У меня защипало в носу.
— Ярик, но в Центре ведь остались Лейла, другие учителя. Ксюша. Все тебя любят. Помогают. Ты занимаешься тем, что нравится. А Олино письмо можно слушать и представлять, что она рядом с тобой.
Он молчал.
— Стрелять там больше не будут. Тебе ничего не угрожает. Я гарантирую.
Отлепил одну руку от торса, уткнул в нее лицо. Пробормотал:
— Ричард мог. Все остальные мог. А Оля… не могла умирать. Не буду ходить туда, где она живая была.
В щелку между пальцев взглянул на меня, и такое несусветное упрямство в глазах, что очевидно: тряси его, бей, ори — все без толку.
Федор ничего не понял. Ярик не стрельбы боялся — он продолжал страдать по своей прекрасной даме. И если выбрал сидеть затворником — с места его не сдвинуть.
Что оставалось делать?
— А кто тебе сказал, что Оля мертвая? — вкрадчиво спросила я.
— Он. — Ярик с ненавистью ткнул в телевизор.
— А ты знаешь, что там всегда врут? Ну, не всегда — очень часто?
— Федор тоже сказал: Оля умерла, — всхлипнул Ярик. — И мать — что сучка сдохла.
— А ты не слушай его. И матери не верь. Просто жди свою Олю. Вот ты книг не читаешь, наверное, но я тебе расскажу. Бывают случаи: люди по десять, двадцать, тридцать лет верили, терпели. И любимые к ним возвращались.
Он оторвал наконец руки от лица. Взглянул на меня просветленно.
— Оля может вернуться?
— Да, — уверенно соврала я. — Если будет знать, что ты ее ждешь, она обязательно придет. И найти тебя в Центре ей будет куда легче, чем здесь. Она ведь домашнего твоего адреса не знает?
— Нет. — На меня теперь смотрел совсем маленький, доверчивый, беззащитный ребенок.
— Поэтому ходи на занятия. Жди там Олю. И не верь тем, кто говорит про ее смерть. Это просто злые люди. Они тебе завидуют.
А дальше произошло волшебство.
Синева под его глазами удивительным образом рассосалась, щеки порозовели. Ярик снова обратился в прекрасного принца. Он выглядел счастливым, юным и невыразимо прекрасным. Зато я чувствовала, что смотрюсь сейчас еще кошмарней, чем утром. Слишком много сил ушло на то, чтобы обмануть несчастного инвалида.
— Хорошо! — Младший брат вскочил. — Я сейчас буду чистить зубы и собираться в Центр.
Радостно улыбнулся мне на прощанье и поспешил прочь.
В зал вошел Федор. Хмыкнул:
— Хитры вы, дамочка. Мне бы такое в голову не пришло.
— Подслушивал?
Хмыкнул:
— Опыта набираюсь. Может, тоже в детективы пойду.
— Надо предупредить всех в Центре, чтобы никто не говорил с ним про смерть Ольги.
— Ну, ясное дело, — буркнул он.
Открыл сервант. Достал оттуда папку с договором, но мне не отдал. Присел на корточки, вынул из нижнего ящика коробку конфет, протянул все вместе:
— Вот.
Улыбнулся — на щеках заиграли волшебные ямочки, что выглядело еще роскошнее, чем у брата. И выдохнул:
— Ярик мой вроде дурак. А какого неоценимого специалиста нашел!
— Это вы о чем? — холодно поинтересовалась я.
— Конечно о вас, Римма Анатольевна.
Он галантно опустился на одно колено. Взял мою руку. Коснулся ее губами.
В глазах чертенята — издевается надо мной Федор. Но все равно было приятно.
* * *
Прямо из «небоскребов» я направилась в офис. Но по пути, у парка Кусково, сделала остановку. Раз в ванне полежать не удалось — хотя бы свежим воздухом подышу.
Ленивой походкой бездельницы я прошлась по аллее. Будний день, бегуны и собачники уже разошлись, школьники еще не появились.
За костры в парке грозили громадными штрафами, но в официальных шашлычных местах огонь разводить разрешали. Я свернула на одну из пикниковых полян. Убедилась, что вокруг никого. Вынула из сумочки оба экземпляра договора. Порвала в мелкие клочки. Бросила обрывки в шашлычницу. И для полной надежности щелкнула зажигалкой. (Пусть не курю, но в моей сумочке полно ерунды, которая может пригодиться.)
Бумага горела быстро, словно Ольгина жизнь. Я смотрела на пляс алых языков и вспоминала, как красиво развевались волосы балерины на ветру, когда она диктовала звуковое письмо. Поразительно. Молодая, красивая, счастливая, объясняется в любви. А через несколько часов уже мертва. Интересно, Ольгу похоронили? И какой вердикт вынесла судебно-медицинская экспертиза?
«Зачем только я наврала Ярику?! Ведь будет ее ждать, возможно, всю жизнь», — мелькнула виноватая мысль.
Меня накрыли чувства вины и одиночества.
Обычно в подобные минуты я тоскую о Пашеньке. Но сейчас подумала о нем со злостью: расслабляется на берегу Аравийского моря, а меня бросил одну, в холодной Москве, наедине со сложным делом! Но я и дело раскрыть не могу, и замену предателю Синичкину не ищу. Зачем я так обошлась с приятнейшим человеком Нурланом? Улетела в Москву и даже не позвонила! Хотя с ним точно — как за каменной стеной. Пылинки бы сдувал.
Я вспомнила горячее тело, сильные руки, жаркие поцелуи псковского полицейского — и расстроилась еще больше. Мечтай, Римма, сколько хочешь, но ведь Нурлан тебе тоже не позвонил.
Ладно, я не гордая. Наберу номер сама. Если не хочет (или не может) разговаривать — просто не ответит.
Нурик, однако, отозвался на первом гудке, но был крайне лапидарен:
— Привет. Перезвоню.
Пип-пип-пип.
«Да нужен ты мне», — пробормотала я.
Однако буквально через минуту на Вотсапп шлепнулось сообщение:
— Другой номер пришли.
Это уже интересно. Нурик, похоже, опасается, что его — и мой — официальные телефоны могут прослушивать. Зато Ватсап, насколько я знала, легко вскрывали хакеры, но щупальца рядовой прослушки до мессенджера дотягивались только в особо серьезных случаях.
Что ж. В арсенале частного детектива (даже такого, как я, — молодого и без лицензии) всегда имеется множество полезных предметов, от зажигалки до телефона с левой сим-карточкой.
