«Предвоенное», — подумал Максим, покосившись на своих товарищей. Все трое дружно молчали, перевалив тяжесть разговора на плечи старшего группы. Насчет «весовой категории» Павел Егорович явно поскромничал.
— Сам хочу с ним поговорить, — неохотно выдавил Малютин. — После ареста ни разу не виделись. Позвоню к вечеру, пусть доставят на дачу. Подвалы приспособлены, не сбежит. Не смотрите так удивленно, товарищи офицеры, я все же не последний человек в этом городе… — Малютин закончил фразу приглушенным ругательством, из чего следовало, что человек он, может, и не последний, но все равно — не бог.
— Я могу при этом присутствовать?
— Не вижу причин для отказа, — пожал плечами секретарь. — Вы мой помощник. Но ведите себя скромно, не проявляйте инициативы. К тому же, боюсь, Николай Артемьевич никогда уже не выйдет на свободу… — Малютин вздохнул как-то даже преувеличенно сокрушенно. В этом он был прав. Попасть за решетку — легко. Выйти — фактически невозможно, пусть ты даже самый честный и лояльный человек.
— Позвольте вопрос не по теме, Павел Егорович? — спросил Максим.
— Пожалуйста, Максим Андреевич.
— Вы хорошо знакомы с товарищем Берией?
— Да, неплохо, — согласился Малютин. Его глаза при этом сузились и как-то почернели, — во всяком случае, он мне доверяет.
Хорошо, что не сорвалось: а вы ему?
— Я в конце тридцатых служил в Закавказье, был бригадным комиссаром расквартированной там дивизии. Познакомились с Лаврентием Павловичем летом 1937-го — он тогда возглавлял тбилисский горком, подбирал верных людей. Шли собрания партхозактива, он выступал перед армейскими политработниками, навестил нашу дивизию… Много с тех пор воды утекло. Я подал рапорт о переводе из армейских структур, пересел в кресло партийного работника — товарищ Берия, чего душой кривить, тому посодействовал. Работал в Кутаиси, потом в ростовском горкоме, после 1939-го переведен на Западную Украину, потом в Белоруссию… Ладно, будем считать, что кабинетную работу закончили. — Малютин хлопнул по коленям и поднялся. — Сколько времени вам нужно на отдых?
— Нисколько.
— Отлично. — Малютин посмотрел на часы. — Ладно, полтора часа до собрания еще есть, все равно надо в крепость заехать… Проведем генеральную репетицию оркестра, Максим Андреевич? Организую вам экскурсию по району. Сядете за руль — изображайте моего водителя. Не забывайте, что вы штатский человек.
Глава пятая
Руки отвыкли от баранки, но он справлялся. Четырехдверный фаэтон грязно-зеленого цвета выехал за ворота и повернул налево. У шлагбаума пришлось притормозить. Остановка была короткой. Позади остался поселок, машина катила к шоссе. «ГАЗ-61» обладал строптивым норовом, руль проворачивался с усилием, но ямы и лужи машина брала легко.
— Привыкайте, — покосился Малютин, — у вас такая же будет. Впрочем, о чем я? Это она и есть.
У выезда на шоссе пришлось остановиться — впереди пылила колонна грузовиков. Сзади к фаэтону приклеился «ГАЗ-4» с тентом. В нем ехали три сотрудника охраны и люди группы Шелестова.
— По должности положено, — проворчал Малютин, уловив его взгляд. — Охраняют от вражеских происков. Ерунда все это, — махнул он рукой, — захотят убить — и взвод автоматчиков не спасет. Ладно, пусть едут, раз положено… Запоминайте, Максим Андреевич, это на всякий случай. Перед нами остановка, здесь ходят 5-й и 4-й городские автобусы. Всякое может случиться, вдруг машины под рукой не окажется. Не всегда уместно корочками светить. Переезжайте шоссе, не стесняйтесь, — и в город по Кобринской улице. Так быстрее до границы доберемся. Теперь сворачивайте на Полесскую, потом по Фрунзе, на запад… У вас неплохо выходит. Может, и впрямь моим водителем поработаете? — У первого секретаря поднялось настроение, он откинулся на спинку сиденья, начал насвистывать.
День был теплый, сияло солнышко. И город, по которому они ехали, был вымыт, убран, подкрашен — производил приятное впечатление. К центру здания становились выше, массивнее, обрастали архитектурными элементами. В этих кварталах промышленные предприятия отсутствовали, здесь зеленели деревья, простирались парковые зоны.
Близость границы все же чувствовалась — по количеству патрулей и милиции на улицах. Рослый боец ощупывал парня с пролетарской внешностью. Тот покорно стоял, раскинув в стороны руки, смотрел в небо. Второй патрульный, отступив на пару шагов, поглаживал затвор карабина — на всякий пожарный случай.
— Вот в этом доме моя городская ведомственная квартира, — кивнул Малютин на проплывающую серую глыбу. — Но я предпочитаю обретаться за городом. И Анастасии Львовне там легче дышится. У нее астма, порой до приступов доходит, в панику впадает. Хорошо, что доктор живет в соседнем доме — всегда прибежит, если укол надо сделать. Или его жена с дочкой помогут, если самого нет, — у них тоже медицинское образование. А вот в этом доме Костров проживает Николай Артемьевич… — Малютин опомнился: — Вернее, проживал, пока не переселился в изолятор. Инга Александровна — супруга его — одна сидит в пустой квартире. И детей-то им бог не дал…
— Жену не арестовали? — уточнил Максим.
— Так жену не за что, — сделал неопределенный жест Малютин. — Если халатность со стороны Кострова, тогда точно не за что. Если докажут, что враг — тогда всякие варианты возможны. Жалко ее, хорошая женщина. Да и Анастасия расстроилась, когда узнала про Николая. Еще раз спешу напомнить, Максим Андреевич, держитесь подальше от штаба дивизии, что расположен в Соснах, — сменил тему Малютин. — Там работают изощренные враги, они сразу почуют неладное. Список офицеров, от которых что-то зависит, мы можем предоставить, но что вам с того?
— Это может быть человек, связанный с другим ведомством?
— Их люди могут быть связаны с любыми ведомствами. Но «крот» в дивизии у них есть точно. Он самый опасный, поскольку владеет информацией по широкому кругу вопросов. Есть приказ с самого верха: не подавать вида, что мы знаем про него. Шеф у «крота» — Вильгельм Вайсман, координаты этой фигуры разведка за бугром уже прорабатывает. Пока информации по Вайсману нет. Когда появится, неизвестно. Используйте время с пользой, но постарайтесь не навредить. Без достоверной информации за кордон — ни шагу. Это даже не авантюра, а преступная безответственность. Кстати, обратите внимание, подъезжаем к главной площади. В сентябре 1939-го здесь проходил совместный парад Германии и СССР по случаю передачи города Советскому Союзу.
Площадь была небольшой, да и парад, как помнилось, был — одно название. Прошли солдаты под трибуной, сказали генералы пару приветственных речей, на том и расстались, пока еще довольные друг другом. Межправительственное соглашение между Германией и СССР заключили 23 августа 1939 года. Обязались воздерживаться от нападения друг на друга, разделили шкуру неубитого пока медведя. Секретный протокол предусматривал включение Латвии, Эстонии, Финляндии, восточной Польши, Бессарабии — в зону интересов СССР. Запад Польши и Литва отходили к Германии. В Советском Союзе искренне радовались: наконец-то закончился период натянутых отношений между странами! Теперь Германия — практически наш друг! И все же было в этом совместном параде что-то неестественное, неуместное, даже стыдное. Минула всего неделя после подписания пакта, и Германия вторглась в Польшу, прошла ее практически всю, играючи преодолевая сопротивление потешной польской армии. Вышла к здешней крепости, взяла ее с небольшими разрушениями. Поляки отступали после первых же столкновений. Их брали в плен тысячами. СССР среагировал только через две недели, ввел войска в Западную Украину и Западную Белоруссию. Деморализованные польские военные теперь сдавались Красной армии. Поляков интернировали, отправляли в лагеря. Германия соблюла принятые на себя обязательства — к прибытию советских войск освободила город, по поводу чего и состоялся парад. А через несколько дней — подписание договора о дружбе и границе. Казалось бы, такая важная, а главное, бескровная победа…
