Весь ее гнев был направлен на саму себя. Как она могла прожить столько лет совершенно слепой? Ни в юности, ни позже, после смерти родителей, она всерьез не интересовалась происхождением семейных денег. Квартира площадью 200 квадратных метров на бульваре Босежур, шале в Валь д’Изер, летний дом на мысе Антиб, отцовская коллекция часов, материнские наряды, не помещавшиеся в гардеробной размером с немаленькую квартиру… Она, журналистка, расследовавшая делишки политиков, заподозренных в растрате общественных средств, случаи уклонения от уплаты налогов, аморальные поступки крупных безнесменов, – она ни разу не сообразила покопаться у себя под носом! Вечная история про соломинку в чужом глазу и про бревно в собственном!
Она увидела через окно стоящего на балконе Фаулза. Защищенный от дождя деревянными планками козырька, он неподвижно смотрел на горизонт. Рядом с ним нес караул верный Бранко. Матильда потянулась за помповым ружьем, которое положила на время чтения на стол. Приклад из орешника, страшная рогатая Кучедра на стальном цевье… Теперь она знала, что это то самое ружье, расстрелявшее ее родных.
«Что дальше?» – спросила себя Матильда.
Для завершения картины напрашивалась пуля в висок. Сейчас это воспринималось как облегчение, избавление. Бесчисленное количество раз она винила себя за то, что не умерла вместе с братом. Еще можно было бы застрелить Фаулза, спалить его признания и собранное им досье, любой ценой уберечь память Вернеев от поругания. Семейная тайна такого рода – несмываемое пятно, позор, отбивающий желание заводить детей. Став публичным, позор вроде этого на долгие годы отравит жизнь вашим потомкам. Было и третье решение – убить Фаулза, а потом покончить с собой, чтобы у всей этой истории не осталось свидетелей. Решительно выкорчевать проказу «дела Вернеев».
Она все время видела мысленным взором Тео. Ее не оставляли щемящие счастливые воспоминания. Дышащая добротой веселая мордашка брата, дырка между передними зубами. Тео был сильно привязан к сестре, безоглядно ей доверял. Часто, когда он чего-то пугался – темноты, сказочных чудовищ, хулиганов на год старше его, грозивших поколотить его на переменке, – она возвращала ему уверенность, твердила, что беспокоиться не о чем, обещала, что всегда будет рядом в случае необходимости. Все эти обещания не стоили выеденного яйца, потому что в тот единственный раз, когда она действительно ему понадобилась, она не смогла ему помочь. Хуже того, спряталась в своей комнате, помышляя только о собственном спасении. Эта мысль была невыносимой, с ней нельзя было жить.
Фаулз тем временем спустился под дождем по каменной лестнице на мысок, где была привязана его Riva Aquarama. Ей показалось, что он собирается отчалить, но в следующий момент она вспомнила, что ключ от катера остался на крючке у двери.
У нее пылали уши, кипели мозги. Она металась от мысли к мысли, от эмоции к эмоции. Сказать, что она вообще никогда не задавалась вопросами о своей семье, было бы неверно. С десятилетнего возраста – а то и раньше – безоблачные периоды чередовались у нее с мрачными. Порой ее мучила тревога, пожирала тоска неведомой природы. Потом стали случаться приступы анорексии, из-за которых ее дважды помещали на лечение в Дом подростка.
Теперь она понимала, что уже тогда ее подтачивала плесень отцовской двойной жизни, начавшая распространяться и на брата. Некоторые особенности их жизни озарило вдруг новым светом: грусть Тео, его астма, жестокие ночные кошмары, утрата уверенности в себе, плохие отметки в школе. Тайна разъедала их с раннего детства, как яд замедленного действия. Под лаком образцовой семьи брат и сестра видели теневые зоны, ощущали запах падали. Все это не выходило за пределы подсознания. Подобно телепатам, они, наверное, ловили на лету загадочные слова, гримасы, молчание, непроизнесенные мысли, поселявшие в них тягостное беспокойство.
Что знала их мать о преступлениях мужа? Наверное, немного; а может, София без особенного труда, не задавая лишних вопросов, привыкла к ситуации, когда деньги текли неиссякаемым потоком?
Матильда чувствовала, что тонет в пучине: в считаные минуты она утратила все ориентиры, все вехи и маяки, издавна определявшие ее самосознание. Уже готовая приставить дуло к виску и спустить курок, она последним усилием воли попыталась зацепиться хотя бы за что-то, и этим «чем-то» стала вдруг всплывшая в памяти одна деталь рассказа Фаулза: очередность падения мертвых тел. Секунда – и версия писателя стала для Матильды сомнительной. Страшное потрясение швырнуло ее в яму беспамятства, но потом память вернулась, причем с поразительной четкостью. Она была уверена, что ее отец погиб первым.
2
Дом содрогнулся от такого сильного удара грома, что чуть не съехал со скалы в море. Сжимая в руках ружье, Матильда пересекла веранду и спустилась по лестнице вниз, к Фаулзу, застывшему перед причалом со своей собакой.
Теперь она стояла на широкой каменной площадке на уровне цокольного этажа. Писатель укрывался от дождя под навесом, у стены из ноздреватого песчаника с круглыми окнами из мутного непрозрачного стекла. Впервые увидев эти иллюминаторы, Матильда сильно удивилась. Теперь она решила, что внутри должен находиться ангар для катера, хотя в шторм сюда могли докатываться волны.
– В вашем рассказе есть одна неточность.
Фаулз утомленно потер затылок.
– Я про очередность падения тел, – не отставала Матильда. – У вас получается, что мой отец перед смертью застрелил мою мать и брата…
– Так и было.
– А мне запомнилось по-другому. Меня разбудил первый выстрел, я выбежала из комнаты и увидела в коридоре труп отца. Уже после этого я стала свидетельницей убийства матери, потом брата.
– Ты ДУМАЕШЬ, что запомнила такую последовательность. На самом деле это ложная память, самовнушение.
– Я знаю, что видела именно это!
Фаулз, похоже, хорошо владел предметом.
– Воспоминания, возвращающиеся через десятилетия после беспамятства, кажутся четкими, но доверять им нельзя. Они не безнадежно ложные, но нужно понимать, что они восстановлены после повреждения.
– Разве вы невролог?
– Нет, романист, просто начитанный. Трав-матическая память порой сильно подводит, это очевидно. В США споры о так называемых ложных воспоминаниях бурлили не один год. Было даже специальное понятие – «война за воспоминания».
Матильда атаковала его с другого фланга:
– Почему вы вели расследование в Косово в одиночку?
– Я уже туда попал, а главное, ни у кого не спрашивал разрешения.
– Если эта торговля органами имело место, она не могла не оставить следов. Власти не сумели бы замести подобное дело под ковер.
Фаулз грустно усмехнулся.
– Тебе ведь не доводилось бывать ни в зоне военных действий, ни вообще на Балканах?
– Не доводилось, но…
– Попытки что-то выяснить имели место, – перебил он ее, – но приоритетом было тогда восстановить подобие правового государства, а не расчесывать старые раны. К тому же с точки зрения управления там царил форменный кавардак. Миссия ООН, управлявшая тогда Косово, и албанские власти только и делали, что перебрасывали друг другу мяч ответственности. Тем же самым занимались Международный суд по бывшей Югославии и Европейская юридическая миссия по Косово. Их возможности вести расследование были крайне ограничены. Я уже объяснял тебе, как трудно было добиться многочисленных и совпадающих свидетельских показаний и как быстро в делах такого рода исчезают улики. Я уж не говорю о языковом барьере.
