Требуется резчик сделать лошадь – одна из лошадей пропала; утром пришли, а на ее месте торчит пустая штанга. Из-за разбалансировки механизма нарушается шкала вероятностей, и это огорчает детей. На штанге объявление: «Награда 1000 долларов». Требуется также Джузеппе.
К компании присоединились психиатры. Плывут брассом в одиночку и группами к яхтам в бухте, находят по запаху койки печальноглазых гомосексуалистов и писают в них. Затем стоят на узком островке, отряхивают с себя капли и поводят струей из-под живота на расслабленных гомиков. Потом ныряют и плывут обратно в маленькой блеклой лодчонке и еврейской аланге. Когда наступает рассвет, пихают в свои черные гидрокостюмы электрошокеры и тайно поедают лошадиное мясо.
Что ни город, то множество магазинов с хозяевами-немцами, где продают филей и ребра, жаркое и коньбургеры, и студенты беззастенчиво тащат все это к себе и подают в университете конячину под соответствующими соусами в искусственном этносе, другого слова не подобрать – невинного слова вроде говядины, свинины или оленины, и маленькие дамы покупают фунт для моего пуделя – вот он какой испорченный. Бедные матери кормят этим мясом лежащих дочерей, а сидящие малютки жуют его, не прожуют – такое оно жесткое, – и плачут в кино, если лошадка поранится, и во всех маленьких и средних городах люди виновато грызут в темноте лошадей, а несдержанная миссис Т. странно смеется, сучит ногами и испытывает желание нырнуть в любой возникающий перед ее глазами огонь.
Я пишу свое имя на стене за загородкой унитаза. Над вентиляционным отверстием есть место, но там ничего не видно, если не встать на горшок. От воздуха из канала стена почернела и засалилась. Я пишу по грязи пальцем. Несколько раз спускаю воду в унитазе, чтобы на меня не наткнулись. Начала свое занятие после того, как убрали вместе с Библией Пэтси.
Увидев ее, мы поняли, что она чудная. Я сидела в выгородке, чтобы хотя бы на время слинять из камеры. Открылась дверь, и Пэтси вошла, глядя прямо перед собой. Мы смотрели во все глаза. На ней был белый кашемировый костюм и сапоги из крокодиловой кожи. Стриженные наголо у ушей волосы маслянисто-черного цвета, что никак не подходило бледной мазилке на ее лице. Глаза красные и дикие. Под мышкой Пэтси держала огромную Библию в белом кожаном переплете. Когда она вошла, Кэти поднялась и сделала шаг навстречу, но надзирательница быстро закрыла дверь и отодвинула ее. Это была миссис Элиот. Мы все ее уважали, поэтому никто не возразил. Она сказала:
– Девочки, это Пэтси. Она некоторое время побудет с нами. – Улыбнулась нам на манер пожилой дамы, словно представляла гостью, и мы ее приняли. Сильно удивились, но некоторые поздоровались: «Привет, Пэтси». А потом, не зная, что делать, застыли. По виду Пэтси нельзя было сказать, будто она понимает, что перед ней мы. Миссис Элиот светилась гордостью.
– Кэти, будь так добра, принеси в четвертую камеру форму для Пэтси. На мой взгляд, подойдет четырнадцатый размер.
Кэти пошла за формой. Пэтси же с тех пор, как оказалась с нами, ни разу не пошевелилась. Ее глаза тупо смотрели в пустоту. Миссис Элиот тронула ее за руку, и они зашагали к четвертой камере. Мы двинулись следом, и я услышала, как прошептала Роуз:
– Кто, черт возьми, она такая? Линда Берд?
Миссис Элиот направила новенькую в дверь четвертой буквально за секунду до того, как та врезалась в стену. Пэтси немедленно распласталась на моих нарах. Раздался храп, и я наклонилась к ней. Миссис Элиот быстро подняла Пэтси, сказав:
– По-моему, эти нары заняты, дорогая. Вот хорошие, и они ничьи. Чувствуй себя как дома. А если что-нибудь понадобится, обращайся к Кэти. Она принесет тебе красивую чистую форму. Переоденься и отдай ей гражданское, чтобы она его повесила и оно было чистым, когда ты будешь выходить на свободу. Договорились? Девочки помогут. Доброй ночи, дорогая. – Она похлопала Пэтси по плечу и, ободряюще нам улыбнувшись, ушла.
Пэтси так и не пошевелилась. Мы молча глядели на нее, а она уставилась в пол. Тишину нарушила Кэти – ввалилась, прижав ладонь к губам, на плече форма, на другом – двухцветные ботинки с крепко завязанными шнурками.
– Разойдитесь, овцы!
Девушки, ворча, расступились. Я осталась сидеть на своих нарах, откуда никто не мог прогнать меня.
Кэти бросила вещи на нары Пэтси:
– Влезай в это, а свои шмотки дай мне. Стягивай.
Пэтси подняла голову, и я заметила, что весь ее скальп сдвинулся с лица примерно на четверть дюйма – глаза навыкате, губы стали раздвигаться. Я быстро сказала, что у нее красивая одежда, она получила хорошую койку, поинтересовалась, за что сюда попала. Я не продавала журналы. Требуется особый навык, чтобы отвлечь человека от опасности, если он ее чувствует.
Пэтси говорила, а я задавала вопросы. Мы стали, если так можно выразиться, подругами. У нее был невероятно плаксивый голос. Действовал раздражающе – казалось, что она вот-вот разревется от боли. Будто Пэтси постоянно на грани чего-то, но никак не переступит. На грани слез, бешенства, хандры. Не могла попросить передать масло без того, чтобы в голосе не возникли умоляющие нотки: «Только, пожалуйста, не надо меня ненавидеть».
В моей памяти ее лицо и лицо Мэри-Софи слились в одно – впечатление было одинаковым: бесформенное, бескостное, с обвисшей кожей, бледные глаза с красными точками, всегда беспокойно, дергается. Пэтси не могла смотреть собеседнику в глаза.
Вот что она мне сообщила. Полтора года назад ее песочные волосы были длинными. Пэтси ждала в городе автобуса, чтобы ехать домой. Подрулил мужчина и предложил ее подвезти. Пэтси его немного знала, поскольку они ходили в одну церковь, и поэтому согласилась. Они выехали на загородную дорогу, и он ее изнасиловал. По словам Пэтси, машина была особенной: ни окон, ни ручек изнутри – только кнопки на водительском месте. Она сопротивлялась, хотела выпрыгнуть, но не могла выбраться. Добившись своего, мужчина выпустил Пэтси на дорогу, и она побрела домой пешком. Родители отвели ее в полицию, там Пэтси рассказала, кто был этот человек и что он с ней сделал. Его привели, но он лишь рассмеялся – заявил, будто она сама спровоцировала его, ей с ним понравилось, девушке больше двадцати одного года, так где же состав преступления? Свидетелей не нашлось – его слово было против ее слова. Насильника отпустили, а Пэтси предложили не устраивать неприятностей своим обожателям. Замуж она так и не вышла. Вернувшись домой, обрезала волосы, а оставшиеся вымазала черным сапожным кремом. Перепоясывалась ремнями и никогда их не снимала. Постоянно втирала в волосы ваксу – это чувствовалось по запаху, – а когда спала, ее подушка становилась черной и сальной. Ремни не снимала даже во сне.
Начитавшись Библии, Пэтси решила, что, коль скоро полиция не наказала ее обидчика, она сама имеет право на месть. Стала носить в сумочке пистолет. Через год после нападения Пэтси пошла на концерт и там встретила своего врага с девушкой. Он посмотрел на нее и, рассмеявшись, что-то сказал своей знакомой. Пэтси не слышала, что именно, но достала пистолет и выстрелила ему в живот.
Вот так она оказалась здесь. Я решила, что некоторое время Пэтси находилась на свободе под залогом. Она объяснила, что приемная мать заперла ее в спальне и никуда не выпускала, даже писать заставляла в горшок. Никогда не слышала, чтобы убийц оставляли на свободе под залог. Но мужчина выжил.
