Махно накинул на себя китель. Увы, одежда была велика. Погоны с двумя ромбиками свисали с плеч, руки утопали в рукавах. Только фуражка хорошо приладилась на крупной голове.
– От бес… – возмутился Нестор. – Нема подходящого офицерского. Это шо ж, в рядовые записываться?
– Заедем в еврейску колонию, – посоветовал Лашкевич. – Там таки портни, шо за час хоть генеральску одежу сошьють..
– Риск, – ответил Махно. – На какую-то варту можем напороться. А нам пока это не в масть: ни до одежи, ни до оружия еще не привыкли… Шо за одежа? Шо за звания?
– То значковый, – пояснил военный человек Семёнов-Турский. – Вроде поручика, по-русскому – капитан.
– Подходящее звание, – со вздохом сказал Нестор, отдавая китель Семёнову-Турскому. – А размер неподходящий. Тебе – в самый раз. Носи!
Наконец из кучи одежды Махно и себе подобрал кителек по размеру, но на нем и вовсе не было погон.
– Корнеев! – позвал Махно. – Ты – старый солдат. Иголка-нитка есть? Возьми у Турского погоны значкового и пришей их на мой китель. Я все ж таки в капитанах должен быть, а не то шо…
Хлопцы, привыкая к новой одежде, ходили между возами. Щелкали затворами карабинов. Посвистывали сабли, выскакивая и вновь входя в ножны.
Ржали кони, не привыкшие к новым хозяевам. Семёнов-Турский, уже в погонах «бунчужного», то есть фельдфебеля, горячил своего коня. Форма сидела на нем ладно, и сам он держался в седле легко и крепко.
Нестор, глядя на него, покачал головой:
– Все ж таки офицер – это офицер, ничего не скажешь. Хоть в каких погонах… Слушай, Лександр, поучи и меня чуток! Ну, шоб я тоже выглядел як положено… А то ще опозорюсь перед гетьманцамы!
Семёнов-Турский спрыгнул с коня.
– В седло! – скомандовал он Нестору.
Нестор быстро и ловко вскочил на коня. Умел с детства.
Но бывший прапорщик остался недоволен.
– Как садишься? – привычным командирским голосом осадил он своего ученика. – Как баба на корову… Спину прямо! Голову ровно! Еще раз!
Махно вновь выполнил процедуру.
– Уже лучше! Ножку, занося, не сгибать! С замахом, прямо!.. Еще раз!
Махно был послушен. Он повторял и повторял упражнение.
– Лучше! Еще разочков тридцать попрыгаете, пан значковый – и можно ехать… А ну честь отдайте!
Нестор поднес руку к фуражке.
– Так мух в хате ловят! – рассердился прапорщик. – Локоток на высоту ладони! Пальцы сжаты, ладонь – линейка… Повторить!..
Махно повторил.
– А теперь – быстрее, не думая! Поднес к виску и отбросил… как саблю! Еще раз!
Наблюдая за муками Нестора, Левадный не выдержал:
– Ты шо ж, охвицерская твоя рожа, кричишь на Нестора Ивановыча як на якогось ефрейтора?
Семёнов-Турский стушевался.
Но Нестор вдруг зычным голосом скомандовал:
– Отставить, Левадный!.. Ты тоже слухай, потому шо и на тебе форма какая-то… унтера чи того… подхорунжего, сидит як на корове… Пусть учит!
– Ладно, – согласился Левадный. – А я його научу, як на гуляйпольских баб заскакувать!
– Он тебя самого научит! – усмехнулся Лашкевич. – Он уже у третей в приймах… и кажный раз все помоложе да покрасивше…
Реготали хлопцы. Весело начиналось утро. Как будто и не было усадебной Варфоломеевской ночи.
Кровь с сапог и ладоней смыли внизу, в ручье. Где война, там и кровь – это они понимали.
Понимали также, что с этого часа начиналась настоящая война. Не на жизнь, а на смерть.
Глава семнадцатая
Уже брызнуло солнце, поднялся жаворонок. Легкое марево стлалось над полями. Воздух над степью, как над жаровней, быстро прогревался. Пахло пылью и подсыхающей травой.
Конные вартовые ехали при оружии, при саблях. На Несторе – погоны значкового. Приклеенные черные усики преобразили его, придали фатовской вид. Кони были почищены, накормлены. Вид у вартовых довольный. Хозяева края, если не считать настоящих хозяев – германцев.
Навстречу им двигалась телега, высокой горкой лежала на ней солома. Двое понурых украинских селян сидели, свесив ноги. Искоса посматривали на вартовых. На телеге в мешке верещал поросенок.
– А ну подождите, хлопцы! – скомандовал Нестор. Подскочил к повозке, осадил коня. Спина прямая, голова откинута, взгляд орлиный, голос зычный, низкий, с модуляциями, иногда восходящими к сопрано и выше.
– Кто такие? Куда направляетесь?
– Так что, пан офицер, везем менять поросят на зерно, – ответил селянин.
– Дурак ты, Грузнов! – своим обычным голосом сказал Махно. – Хоть бы брехать складно научился! «Поросят везем»! В мешке точно поросенок. Один. А под соломой шо?
Один из селян, и верно, был пулеметчик Московского полка Грузнов, его-то Махно и узнал сразу. Второй был Нестору незнаком, мрачный, с прищуренными глазами.
– Нестор Иванович! – радостно воскликнул Грузнов. – А мы глядим – варта! Думаем, как бы ноги подобру унести… Вторые сутки вас ищем. В Терновом были, в Камышанке тоже. С Новохатки еле утекли. Там варты – море. Говорят, этой ночью помещика пожгли. Мы так и подумали: ваша работа!
Вокруг собрались хлопцы. «Вартовые». Курили, смеялись.
– Так шо у тебя под соломой? Он как бугром выпирает! – допытывался Нестор.
– Известно что! Вас же искали! – Грузнов разгреб солому, и из-под нее выглянул спеленатый мешковиной пулемет «Максим». – Почистили, смазали…
– А это кто? – указал Махно на второго селянина.
Незнакомец слез с телеги:
– Фома Кожин, – представился он и, подумав, добавил: – Бывший первый номер пулеметной команды Самурского полка.
– Откуда сам?
– Считайте, шо местный. С Новоспасовки. С-под Бердянска.
– Анархист?
– У нас все село анархическое. Как шо – так за топоры, за вилы. Ну а на войне на пулеметчика выучился.
– Он пулеметчик от бога, – отрекомендовал приятеля Грузнов. – Глаз-ватерпас. Стреляет, как на гармошке играет.
– Сам видел?
– Не. Пока на словах.
– На словах я пальцем в жаворонка попаду, – указал Нестор на трепещущую в небе точку.
– Чувствую. У него талант.
– Проверим. Пулеметчики нам нужны. От только ж формы, хлопцы, для вас пока нету. – Нестор несколько мгновений размышлял. – Ладно! Пулемет обратно под солому. И пока будете ну вроде як наши пленные… Веревка есть?
– Та есть якась…
– Свяжите. Только узлов не делайте, не усердствуйте.
Поехали дальше в поисках боевой работы. Связанные «пленные» полулежали на соломе, визжал на всю степь поросенок. Лошадьми правил Халабудов в форме казака гетманской варты. И вовсе чудно выглядела среди этой кавалькады бричка с Лашкевичем, очки которого отражали все степные краски. Неизменный портфель был рядом, в руке вожжи.
