Так что понятие вида было серьезным вопросом для изучения эволюции человека, и нам предстояло дать на него свой ответ. Вместе с тем существа из Малапы были просто тем, чем они были, и на это, конечно, не могло повлиять ни какое-то видовое название, которое им будет дано, ни место на древе. Эти находки в любом случае многое расскажут о том, что представляли собой наши далекие предки. Но все это, несомненно, могло повлиять на подход различных ученых к истории Homo, а отсюда – и на их восприятие малапских находок.
Итак, главной нашей проблемой в определении видовой принадлежности древних людей из Малапы были как раз таки те особенности их строения, которые более всего и «призывали» дать это определение. Эти люди обладали как чертами Australopithecus, так и несомненными чертами Homo. Нужно было выбирать, но как?
Следующий день застал меня с маркером перед доской; слева была колонка «Примитивные», справа – «Прогрессивные». Под примитивными чертами понимаются те, которые унаследованы от более древних видов, а под прогрессивными – которые сближают вид с современным человеком или более ранними видами вроде Homo erectus.
– Ну что ж, – произнес я, – начнем с головы?
Мы стали перебирать одну за другой черты черепа из Малапы. Малый объем мозга в 420 кубических сантиметров ушел в графу «Примитивные». Малый размер зубов – в «Прогрессивные». И так далее. Спускаясь все ниже и ниже по отделам человеческого тела, мы обсуждали и спорили о почти каждом пункте, прежде чем внести его в одну из категорий. Потом еще раз проделали то же самое, только на доске уже значилось: «Australopithecus» и «ранние Homo». В процессе обсуждения мы наконец пришли к заключению, что руководящей идеей в определении понятия вида для нас станет эволюционная града, то есть морфологическое сходство черт, без фокусировки на поиске общих предков малапских гомининов и уже известных науке древних людей. В каком-то смысле этот выбор был предопределен с самого начала: ведь морфология малапских скелетов была невероятно информативна, и мы знали чрезвычайно много об их способе взаимодействия с окружающей средой. Однако, несмотря на многие прогрессивные черты, сближающие их с Homo, с уверенностью утверждать о непосредственном родстве мы не могли. Для этого понадобились бы более серьезные доказательства, вроде идентичных черт с известными видами Homо. Подобных доказательств у нас не было.
Спустя несколько часов мы закончили с основными характеристиками и я, отступив на пару шагов, окинул взглядом исписанную доску: «Что ж, теперь я уверен, – сказал я, – конечно, прогрессивных черт, напоминающих ранних Homo, довольно много, но их недостаточно… Все-таки это Australopithecus».
Кажется, кто-то с облегчением вздохнул у меня за спиной: наверное, они думали, что я сейчас буду настаивать, что наши скелеты все же Homo, просто потому что это «круче», чем Australopithecus или что-нибудь в этом духе. Списки характеристик, к слову, были почти одинаковой длины, но всем было ясно, что этот гоминин не ходил на большие расстояния, а его длинные руки явно служили ему для передвижения по деревьям. К тому же, учитывая малые размеры мозга, у меня просто язык бы не повернулся сказать, что это был Homo. Все было так, как оно было.
Тем же вечером мы сидели в ресторане, и Стив Черчилль задал мне вопрос, который, наверное, приходил в голову и другим членам команды:
– Чего не хватило малапским гомининам, чтобы именоваться Homo?
Мне вспомнились наши дискуссии последних нескольких месяцев.
– Если бы у них были более длинные ноги и стопы, похожие на человеческие, я бы мог закрыть глаза на малый размер мозга, – ответил я.
Я и подумать не мог, что всего через несколько лет тот же самый вопрос, но уже о других ископаемых останках, вновь возникнет передо мной.
ГЛАВА 14
Так или иначе, мы открыли новый вид гомининов, и нужно было дать ему название. Это отвлекло меня от беспрестанного изучения малапских скелетов, и я стал копаться в словаре языка сесото, чтобы найти емкое слово, имеющее смысл в контексте самих находок или местонахождения. Время от времени я произносил вслух некоторые слова, и члены команды, работавшие тут же, отвечали мне, не отрываясь от дел, коротким жестом – опущенным вниз большим пальцем.
Наконец я нашел в словаре слово «родник». По нашему предположению, в Малапе был источник воды, который привлекал к себе древних людей и животных, некоторые из которых сваливались вниз. Слово «родник» на языке сесото будет sediba и имеет также значения: ключ, фонтан и исток.
Я произнес «sediba», и все удивленно обернулись на меня.
– Мне нравится. Что это слово значит?
Я объяснил. Сперва Джоб, а затем и все остальные кивнули в знак одобрения.
– Так хотя бы ведущий Би-би-си не ошибется с произношением, – полушутя сказал я.
Итак, наши малапские гоминины теперь назывались Australopithecus sediba.
Первая публикация об A. sediba вышла в 2010-м в апрельском номере Science. В описании малапских скелетов мы отмечали, что sediba был человекоподобным австралопитеком. Детальное изучение находок выявило мозаичность анатомии sediba: черты, по отдельности встречавшиеся у разных видов гомининов, неожиданно обнаружились все вместе у sediba. Этот новый вид указывал на наличие переходной стадии между примитивными австралопитеками и ранними видами Homo. Настало время пировать и торжествовать: заголовки моментально разнеслись по всему миру. Спустя двадцать месяцев, после того как Мэттью прокричал: «Папа, я, кажется, нашел!», мы наконец опубликовали научное описание двух частичных скелетов нового вида гомининов.
Для того чтобы уверенно заявлять о том, насколько близко к человеку на эволюционном древе располагался A. sediba, нам не хватало данных. Вместе с тем морфология черепа, челюсти и зубов ясно указывала на то, что вид A. sediba был очень близок к ветви Homo. А в эту ветвь входят не только давно вымершие виды вроде H. habilis и H. erectus, но и современные ныне живущие люди. Столь схожие черты двух видов дают возможность предположить, что некий вид, родственный с A. sediba, стал прародителем нашего вида. Исключать подобную возможность не было никаких оснований. Равно как не было оснований исключать возможность того, что A. sediba долгое время существовал параллельно с Homo и имел с ним общего предка, который мог значительно отличаться от обоих видов.
В научных журналах эволюция человека порой освещается так, будто бы это скачки, с описаниями того, как одна древняя окаменелость обошла другую, и теперь наконец известен настоящий прародитель всего рода человеческого. Тенденция к такого рода заявлениям берет начало с шумихи вокруг находки «Беби из Таунга»; подобную ошибку допускают подчас как журналисты научных изданий, так и сами ученые. Отринуть вероятность того, что sediba мог быть предком Homo, мы не могли, что и послужило поводом для полемики. Другие исследователи заявляли о много более ранних останках Homo или родственного вида. Возраст этих останков составлял более 2,5 миллиона лет, что на полмиллиона лет превышало геологическую датировку малапских скелетов. А для некоторых ученых датировки самих скелетов уже вполне достаточно, чтобы раз и навсегда считать вопрос закрытым: sediba, может, и выглядел похоже на человека, но все же жил слишком поздно… Аргумент донельзя простой – ведь ясно как день, что предок должен быть старше потомка. Но штука в том, что мы не можем знать, насколько древним был вид A. sediba; мы можем знать лишь, насколько древними являются скелеты, обнаруженные в Малапе. Виды живут периодами времени, эпохами, о которых нет четких данных, указывающих, когда этот период конкретно начался и когда закончился.
