Кровь за кровь. Убийца. Тварь, заслужившая смерти.
Безумие, неуверенность, страх, сомнение.
Что я делаю? Зачем?
Все это я прочитала во взгляде Руслана. Черт, да он же… Он боролся сам с собой.
Я судорожно думала. Что делать? Что сделала бы я, если бы у меня был мозг?
Я подняла руку выше и выстрелила в потолок над головой Руслана. Раздался шум взрыва, треск, шелест. На Руслана и Тошку посыпался град мелких обломков, всех накрыло облаком пыли. Руслан закашлялся и выпустил Тошку; друг, не растерявшись, со всей силы ударил его локтем в живот и оттолкнул.
Выстрел был сигналом. Боны кинулись на нас, мы ― на них.
На меня навалились, пытаясь обезоружить. Пистолет упал на пол. Я боролась с Ацетоном, силы были неравны. Я не могла вернуть ствол, и только пнула его как можно дальше, под стеллаж с ящиками. Ден напал на татуированного. Тошку теснили сразу двое, но Аня пришла на помощь: подняв трубу, со всего маху ударила ею одного из нападавших, а потом они вместе с Тошкой кинулись на второго. Ден вырубил татуированного и, пытаясь добраться до пистолета, отскочил от здоровяка, который шел на него с ножом. Раненый Игорь помог ему: бросившись здоровяку под ноги, сшиб его на пол.
– Ника, пистолет! ― крикнул Игорь, видя, что девушка, опрокинувшая на врага металлический шкаф, заполненный стеклянными пробирками, оказалась свободна.
Ника дернулась к стеллажу. Но тут же кто-то схватил ее за волосы и повалил.
Юрец и еще один бон катались по полу в пыльном клубке.
Повсюду было месиво из пыли, крови и стекла.
Среди хаоса я увидела Аца, который шел на меня, медленно вынимая из-за пояса нож.
– Нет, Ац! ― Этот голос я узнала. Голос моего человека. Человека, который обещал меня защищать, пока я буду рядом. Но этот голос был так далеко, а Ац уже так близко…
Тошка толкнул его и сшиб с ног, а потом подбежал ко мне и дернул меня за руку.
– Бежим, Сова!
Весь в грязи и крови, друг помчался вперед, таща меня за собой. Выход преграждали двое ― этот путь был отрезан. Мы побежали дальше по коридору. За нами погнались двое ― Ацетон, а следом Руслан.
– В какой-то палате было точно откгыто окно, ― сказал Тошка, задыхаясь. Мы заглядывали в каждую дверь, но везде окна были зарешечены.
– Сюда! Тут откгыто! ― Тошка нырнул в процедурную.
Он пропустил меня вперед, я забралась на окно и собиралась прыгнуть… Но тут раздался Тошкин крик, а потом ― звуки борьбы. Я обернулась. Ацетон повалил Тошку на пол. Я спрыгнула обратно. Я не могла его бросить.
Борьба стихла. Ац, видя, что я не сбежала, отпустил Тошку, и друг подскочил ко мне. Мы замерли у одной стены, Руслан с Ацом ― у другой. Воздух дрожал.
Я быстро посмотрела в сторону выхода.
– Даже не думай, ― сказал Руслан.
Ацетон смотрел на меня, и в его взгляде смешались ненависть и любопытство.
– Если б мне кто-нибудь сказал вчера, что Ржавого замочила мелкая телка, я бы заржал ему в лицо, ― сказал он. ― И харкнул бы. Потому что это унижает как и Ржавого, так и его людей. Это то же самое, что нассать на его могилу. Мы такое не прощаем. Но я смотрю на тебя и понимаю, что, черт возьми, это было. Это не чья-то тупая шутка. Это было. Факт, что Ржавого замочила девчонка. Прикончим эту мразь, Рус!
Ац достал нож, протянул Руслану.
– Кровь за кровь.
– Кровь за кровь, ― безжизненно повторил Руслан, но нож не взял.
– Ну? Бери. Кого из двух ― решишь сам.
Руслан застыл. Во взгляде ― холод и все же… сомнение.
Я вспомнила наше жаркое лето, которое пахло сахарной ватой. Как он прилюдно целовал меня на улице ― щеки, макушку, руки. Люди оборачивались, смотрели и улыбались, а я стеснялась немного, уворачивалась от поцелуев, говорила, чтобы перестал. А он отвечал, что не может. Что хочет до конца своих дней делать только одно ― целовать меня. Он говорил многое… Например, что пока я с ним, меня никто не тронет. Он защитит меня ото всех. От всего мира, если этот мир ополчится против нас.
– Черт, Рус, если ты не перережешь ей горло, я сам это сделаю.
Руслан не слушал его, смотрел только на меня.
– И что мне делать с тобой? ― спросил он.
– Отпусти, ― ответила я.
– Ты ведь знаешь, что я не могу. Не могу простить. Я такой, Даша. Меня так научили, таким вырастили. Неправильно, нечеловечно, знаю. Но я не могу. Прости.
В его голосе была боль. Вот кто он. Маска поверх маски. Он снимал их одну за другой, но никак не мог показать мне настоящее лицо. Я видела маски монстров. А прячется ли за ними человек? Как отыскать его?
– Не делай этого. Ты будешь жалеть и всю жизнь терзаться виной. Я это знаю.
Он посмотрел на меня с жалостью.
– В этом мы с тобой отличаемся. Не буду.
Послышались крики и топот ― к нам приближались. Я увидела в проеме руку, держащую пистолет, услышала выстрел, а затем в меня полетел нож.
На пол рухнуло два тела.
Глава 27
Сегодня мне исполняется одиннадцать. Уже четыре часа дня, и я пока не верю, что родители забыли про мой день рождения. Я так ждала его… Не могла заснуть, гадала, что мне подарят? Я столько намекала, что хочу фотик… Уже мысленно представляла, как мама с папой поздравят меня и вручат большую коробку.
Папа действительно входит в комнату с коробкой. Сердечко прыгает от радости ― и правда фотик??? Но он говорит: «Дашка, тут твоя старая обувь, ты ее уже не носишь, убери в шкаф на верхнюю полку, потом отдадим в деревню». Хорошо, пап. Я думаю, еще не время… Может, они готовят какой-то особенный сюрприз? Но к шести мне становится стыдно ― за них, потому что они забыли, и за себя, потому что я все еще надеюсь… Не передать словами, что чувствуешь, когда родители забывают про твой день рождения. И просто про твое существование, потому что помимо тебя у них еще три ребенка.
В восемь я решаю сбежать из дома. Я собираю рюкзак ― там пара футболок, трусы, фонарик, теплый свитер, зубная щетка и свинья-копилка с мелочью. Ожидая на станции электричку, я плачу. Люди смотрят на меня. Мне надоедают их любопытные взгляды, я спускаюсь с лестницы и залезаю под платформу.
– А ты чего тут? Тоже «собаку» ждешь? ― Через некоторое время ко мне забирается мальчишка в грязной куртке и хозяйственных перчатках.
– Ага.
– Не видел тебя ганьше тут. Ты на кгышу или зацеп?
– Зацеп.
Я сразу поняла, что он из зацеперов, и зачем-то решила показать, что я в теме.
