Снова хлест полотенца, ― и висящий на стене портрет любимого дедушки завалился набок.
– Вот чертовка! Даже дедушке из-за тебя страдать приходится на том свете! ― Отец подлетел к стене и поправил портрет, тем самым дав мне короткую передышку. ― Шельма! Дедушку бы постеснялась! Он от стыда вон, какой сердитый!
Я мельком глянула на портрет. Хм, с отцом я не согласна, на секунду мне показалось, что дедушка, который, по рассказам родителей, в молодости был тот еще бунтарь, улыбнулся и поднял большой палец. Я протерла глаза и вновь посмотрела на портрет ― нет, ерунда… Дедушка нейтрально смотрел куда-то вдаль.
А гонки продолжались. Топот, хлест полотенца, хихиканье сестер и братишки и испуганные возгласы матери.
– За что нам такое несчастье? ― кричал отец. ― Уважаемая семья! Кормим, поим, учим, чтобы дочь человеком стала! А она самоубиться вздумала! Либо инвалидом стать! Мало с матерью тратим на тебя, да? Хочешь, чтобы мы и больницам безумные деньги отдавали за то, чтобы твои порубленные кусочки вместе сшить?
– Папа, перестань! Ну паап…
– Распоясалась! Избаловали козявку!
– Это моя жизнь! Что хочу, то и делаю!
Полотенце свистело совсем рядом, иногда попадало по ногам и плечам, обжигая кожу. Еще один хлест ― и фамильная ваза, слетев со столика, разбилась вдребезги. Гонки остановились. Вся семья растерянно смотрела на осколки.
Отец устало плюхнулся на диван и что-то пробурчал себе под нос. Мама стала собирать остатки вазы. Сестры и брат, увидев, что на сегодня шоу окончилось, вернулись к своим делам. Я ушла в комнату, потирая ушибленные места.
На кровати я закуталась в одеяло и отвернулась к стене. Но почему? Почему они не оставят меня в покое? Они не имеют права отбирать у меня мой досуг! Я вольна сама распоряжаться своим свободным временем! Мало того, что они это запрещают, так еще и полотенцем от них достается…
То, что я чувствовала после папиной взбучки, опять было подобно взрыву вулкана. Вообще-то так я реагировала даже на малейший раздражитель. Моя жизнь в пансионе была размеренной, там мало что происходило. Парады да балы по особым праздникам ― вот чем жили девочки из пансиона; еще изредка вывозили на экскурсии и в музеи.
На танцульки мне было плевать, там от бала одно название. Туда привозили кадетов из соседнего училища ― смех один! Нас ― сто пятьдесят девчонок, а кадетов ― от силы двадцать наберется. Все прыщавые, дохлые, угловатые. И за каждого такого ощипанного цыпленка девки нешуточные драки устраивали за корпусами. Я в это дерьмо не лезла, весь бал отсиживалась в углу.
А вот выезды в город я ждала с нетерпением. По природе мне всегда было тяжело усидеть на месте, я сходила с ума. Может, из-за этого у меня и случались постоянные стычки с главными стервами пансиона.
Теперь, когда меня исключили, внезапная свобода кружила голову. Это как выйти на улицу после грозы; как вырваться из долгого заточения в душном помещении. Такая свобода сказалась на мне, как передозировка наркотика. И я собиралась вляпаться во все неприятности, которые только могут быть.
Но действительно меня волновала в те минуты папина взбучка. Казалось, я искренне ненавидела его, а заодно и маму, потому что та всегда вставала на папину сторону в наших раздорах. Папа смотрел на проблемы своих детей слишком поверхностно, не пытается вникнуть, знать не хотел о том, какие демоны сидят в их душах. Думаю, я злила его специально. Он наказывал ― а я тут же опять пускалась во все тяжкие. Для чего? Чтобы отомстить, совершив очередной побег, или, придя домой пьяной, получить еще большую взбучку? Замкнутая цепочка «проступок ― последствие». Растущий снежный ком обид и ссор. И никто не видел выхода, ни я, ни родители.
А вот что касается Быка, эта игра в догонялки начинала мне даже нравиться. Ведь, побеждая, я получала всплеск адреналина, который можно было сравнить разве с катанием на «американских горках». Конечно, я по-прежнему задумывалась над тем, что будет, если он однажды меня поймает. Что сделает? Пыталась представить последствия и не могла. Зато вулкан моих эмоций ― напряжения, страха, драйва ― рос в геометрической прогрессии.
Что ждет дальше, я не могла и представить. В один день звезды просто сойдутся против меня; наконец случится то, чего я боялась, ― я попадусь Быку. Но это окажется мелочью по сравнению с тем, что будет потом, что станет толчком к побегу из дома.
Черт дернул нас с Тошкой пойти в заброшенный лагерь…
Я мало что помню о том дне, ― будто его стерли. Но если покопаться в памяти, я сумею восстановить все, каждую деталь. Сложно вытаскивать из головы настолько тяжелые воспоминания. Я сделаю это ради моей истории. Сотку тот день заново по ниточке. Но с ходу… могу вспомнить лишь два момента.
Псы. Их жуткий лай, налитые кровью глаза и пена на щелкающих клыках. Собаки до сих пор ― мой самый большой триггер.
И второе воспоминание ― как я бросаю окровавленную биту в воду и ныряю.
Глава 3
Если бы вы прошлись по железной дороге к западной окраине Днице, то наткнулись бы на старенькое полуразрушенное депо, где за облупившимися синими стенами свой век доживали последние эрдвашки. Ржавые, неуклюжие, корявые зеленые динозавры. Уродливые и одновременно прекрасные. Плоские морды с четкими углами, массивные метельники с горизонтальными перегородками, выкрашенными красной краской.
Эрдвашки. Объект воздыхания всех зацеперов. В две тысячи восьмом эти составы списали, и теперь они, такие родные и любимые, ржавеют где-то на задворках бескрайних просторов железной дороги. Но электричка ЭР-2 навсегда заняла в моем сердце почетное место. Ведь она частенько спасала мне если не жизнь, то честь ― уж точно.
Я быстро бежала по рельсам. По бетонным шпалам звонкую дробь отбивали массивные камелоты. Загорелые голые ноги были все в ссадинах и расчесах от комариных укусов. Растянутая мужская футболка, больше чем нужно, на три размера, и свободные спортивные шорты развевались парусом на моей худенькой фигуре. Низкий рост, мужская стрижка, нос кнопкой, тонкие губы ― кто подумал бы, что я ― всего лишь девчонка?
– Сова! ― слышался сзади громкий рев.
Я бежала что есть силы. Нельзя останавливаться, никак нельзя! Иначе я ― не жилец.
– Пернатая дичь, а ну стой! Хуже будет!
Судя по шуму, преследовали меня человека три или четыре.
Давай, ну еще немного! Я сжала кулаки и стиснула зубы. Дыши ровно, Сова! Беги, не останавливайся!
В последний раз так тяжело бег давался мне на соревнованиях во время учебы. Я вспомнила Крысу (так я звала эту тварь, но ее настоящее имя ― Кристина Сычева). Крыса была частью зловонной гнили под названием «пансион для девочек». Она училась в моем классе, и на недавнем марафоне эта падаль насыпала мне в кроссовки битого стекла ― такие мелкие крошки, что их не только не разглядишь невооруженным глазом, но еще и не почувствуешь, делая первые шаги. Но уже на пятистах метрах четырехкилометровой дистанции я, конечно, все поняла. Еще с километр я бежала, сжимая зубы от боли и проклиная Крысу, а потом просто упала. Носки от крови успели прилипнуть к стопам и отдирались с трудом. Те соревнования выиграла Крыса. Если бы не осколки, победила бы я.
