– У тебя ногмальные волосы, ― вздохнул Тошка.
– Нормальные, ненормальные ― не в этом дело.
– И сатанинская луна…
– Луну в зад себе запихай. Хватит тут ля-ля! Стриги, говорю!
Друг включил машинку и провел ею по моей голове. Срезанные волосы защекотали спину. По телу пробежали мурашки ― ощущение непривычное, но мне это нравилось! Тошка срезал полосу за полосой. Он сработал профессионально: сверху ― оставил под двадцать миллиметров, с боков и сзади ― совсем коротко. Я теребила ежик и не могла налюбоваться своим отражением.
– Ух ты! А у меня, оказывается, красивая форма черепа! Ну как я тебе?
Встав, я отряхнулась и покружилась перед Тотошкой. Он посмотрел на меня хмуро.
– Не знаю… Непгивычно…
– Ничего, привыкнешь. Ну что, пойдем на улицу?
– Пойдем!
– Слушай, дай мне из одежды что-нибудь приличное. В этом сраме не пойду. ― Я показала на школьную форму. ― Да и на него у меня другие планы.
Тотошка ушел в комнату, вскоре вернулся и протянул мне шорты и футболку. У меня были примерно такие же, помню, как вместе на рынке закупались летними шмотками. После убогих школьных юбок на каникулах я ничего, кроме мальчишеской одежды, не признавала. Достало все! Достало быть девчонкой! Родиться девчонкой ― хуже, чем оказаться в аду.
Переодевшись, я глянула в зеркало. Во мне пробудилось новое незнакомое чувство: вроде отражение мое, а вроде и нет. Странно. Это волновало и немного пугало. Я удовлетворенно улыбнулась своему двойнику. Теперь меня не отличишь от мальчишки.
Что вызвало этот спонтанный порыв ― вдруг так радикально перевоплотиться? Наверное, внутренний бунт и несогласие с окружающим миром, который злобно и назойливо стучит тебе по голове. Ты же девочка. Надень платье. Улыбайся. Сдвинь ноги. Не плюйся. Не ругайся. Причешись. Не балуйся. Сядь в уголке и посиди тихо. Ты ведешь себя безобразно, как мальчишка. Ты не должна этого делать, потому что ты ― девочка.
Прежде я и не видела жизни: слишком много времени провела в стенах пансиона. Там нам не разрешали практически ничего… Но отныне запретов больше не было, и мне хотелось пуститься во все тяжкие. Столько лет из меня пытались кого-то лепить! Родители ― идеальную дочь, воспитатели ― идеальную ученицу. Но как можно вылепить кого-то из человека, который сам не знает, кто он? Вот и я не знала. Кто я, чего я хочу, какая я? Кого должна любить? Кого ненавидеть? Как должна выглядеть? Во мне бурлил вулкан. Причину этого я не понимала, но новый образ мне чертовски понравился. Я стала тем, кем мир хочет видеть меня меньше всего, что может быть лучше? Я начала свою игру, которая впоследствии переросла в нечто большее…
– Смотри, что у меня есть! ― Я помахала перед носом Тошки украденным Nokia 3510i. ― Надо продать!
Телефон был на вид совсем новый, дорогой, навороченный, с полифонией, цветным экраном и всеми приблудами.
– Ух ты! Откуда?
– Компенсация за мои расшатанные нервы. Не думаю, что кто-нибудь обидится. Пойдем впарим кому-нибудь. Но сначала нужно сделать одно дело.
* * *
― Может, не надо? ― Тошка с сомнением посмотрел на кучу одежды на земле перед нами. Мы стояли на пустыре за домом, я лила ацетон на свою форму.
– Надо. Никогда больше не вернусь туда. Сдохну, но не вернусь.
Я подожгла спичку и бросила, а потом долго любовалась, как огонь пожирает ненавистное тряпье, как горят рукава блузки, как сворачивается синтетическая ткань юбки. Белая блузка, красная юбка в коричневую клетку, красная жилетка. Каждый день на протяжении восьми лет ― одно и то же. Не верилось, что это конец. Я дождалась, пока остался один пепел, и яростно его растоптала.
– Ну ты звегюга, Сова. ― Тошка с испугом покосился на меня. ― Неужели все было так плохо?
– Хуже, чем ты можешь представить. Хуже, чем в твоем самом страшном кошмаре.
Мы ушли с пустыря и направились к спортивной площадке.
– Парни, вам телефон не нужен? За треху отдам, ― спросила я у качков и показала свою добычу.
Парни обступили нас, повертели мобильник в руках.
– Крутой! Но не, нам не нужен, ― сказал один качок и обратился к другому: ― Слушай, вроде Бык такой вот хотел, да?
– Ага, такой же ищет.
– Пацаны, а вы предложите Быку, вряд ли за треху возьмет, но за двуху точно прям сразу.
Я приободрилась. Во-первых, потому что меня назвали пацаном, а во-вторых, деньги были на нуле. Я бы согласилась даже на двуху, если бы бабки мне отдали сегодня.
– И как искать этого вашего Быка?
– Он где-то возле ДК тусует.
– Это там, где панки?
– Ага, он из них.
– Ладно, пойдем искать Быка.
Панков мы нашли быстро, их место тусовки не менялось. Они всегда сидели либо на ступеньках заброшенного ДК, либо в лесопарке прямо за ним, на заброшенной автобусной остановке. В этот раз панки тусовались у ДК. Мы подошли к компании из пяти человек, устроившейся на каменных балясинах.
– Здогово, ― первым заговорил Тотошка. ― Пагни, как нам Быка найти?
– А зачем вам Бык? ― Здоровяк в косухе нахмурил крутой лоб.
– Мы от Власова, ― вспомнила я фамилию качка со спортплощадки. ― Он сказал, Бык трубу такую ищет. У нас как раз есть. Почти новый. За треху отдадим.
Здоровяк слез с насеста, выхватил мобильник, повертел в руках, понажимал кнопки.
– За треху не куплю, но за две могу.
Так вот он какой, Бык. Кличка ему подходит. Он действительно крупный, как бык, и лоб такой же огромный и выпуклый.
– Давай за две пятьсот, за меньше не продам!
Он недовольно глянул на меня, но кивнул.
– Ладно, давай за две пятьсот.
Вообще, я слышала, вроде его Колян зовут, а Быков ― фамилия. Отсюда и кличка.
– Скоро вернусь, ― сказал он своим и махнул нам рукой.
Мы пошли с Быком к его дому. Подождали на улице, и вскоре панк вышел. Он протянул нам деньги, мы отдали ему трубу.
– А правда, что… ― начала я, когда Бык развернулся, чтобы уйти.
– Что ― правда? ― недовольно бросил он через плечо.
– …что чтобы стать панком, нужно сожрать собственную блевотину?
Тотошка одернул меня на середине предложения, но я все же договорила.
– Чего?? ― Рассвирепевший Бык дернулся в нашу сторону. Мы испуганно попятились. ― Слышь, пацан, я сегодня добрый, но если через три секунды ты не свалишь, последнее, что ты услышишь в этой жизни, ― как камень ломает твою дурацкую башку!
