— Странная история, но в тот день, когда к нам в офис пришел Винсент, мы с коллегами думали о том, как внести новую струю, — говорит Мейер Маслоу. — Как это ни печально, Чендлер, нас хоть и знают во всем мире, благодаря тем беженцам и диссидентам, которых мы помогали освободить…
— Прошу прощения, мистер Маслоу, — говорит Чендлер. — Давайте посмотрим на эти лица.
На экране — фотографии юношей и стариков, мужчин, женщин, целых семей, все радостно улыбаются, и зубы у них идеальные — у Реймонда нет денег на такие для своих детей.
— Расскажите нам, кто это, — просит Чендлер.
Маслоу отвечает без заминки:
— Это диссиденты, которых мы освободили из тюрем в странах коммунистического блока. Боснийцы, сербы, косовары, узники совести, которые осмеливались критиковать свои правительства. Эти люди устраивали голодовки, и мы практически спасли их от смерти.
Перед Реймондом мелькают их лица, а он, наверное, единственный из собравшихся, кто понимает, что это еще одна хитрая уловка, цель которой — потуже набить карманы голливудского ребе. Да можно чьи угодно фото показывать и говорить, что это беженцы. Гримерши-мастерицы способны творить чудеса. А как насчет людей в этой стране, которых убило правительство? Как насчет белых беженцев, загнанных в гетто на окраинах?
— Все эти люди, — говорит Маслоу, — обязаны жизнью Вахте братства. Но у себя дома мы всегда больше думаем о своих семьях, о своих правах. Люди склонны видеть главным образом то, что у них под носом.
— Пожалуй. — Чендлеру не хочется признаваться, что он целыми днями только и думает о проблемах других людей — то есть о том, как он может побольше заработать на их проблемах.
— Так вот, я и мои сотрудники — мы думали, как привлечь внимание к нашему делу… И тут оттуда ни возьмись — Винсент.
— Потрясающе! Чудесно! Хотите сказать, его Бог послал?
— Хочу, — говорит Мейер. — У кого-то, может, есть другое объяснение. — Он кривит губы — демонстрирует, что он думает о других объяснениях. — Я не раз убеждался в том, что Господь посылает то, что тебе нужно.
А тут уже пробой в логике. Послал ли Господь родным Маслоу, тем, которые вроде как погибли в Холокост, то, что им было нужно? Нет. А это доказывает, что или одно, или другое: или Бог, или Холокост. Что доказывает — никакого Холокоста не было. Поскольку Бог точно есть. Бог, который верит в справедливость, в то, что Винсент получит по заслугам.
— Я только потом понял, — продолжает Маслоу, — что Винсент не просто стал полноправным членом нашего братства, он еще — и живое подтверждение тех идей, которые я продвигаю в своей новой книге «К сердцам, по одному».
Реймонд смотрит на экран, где появляется книга Маслоу. Будь происходящее не так важно, смотри Реймонд шоу у себя в гостиной, он бы непременно подсчитал, сколько раз за сегодняшнюю передачу покажут эту книгу. Ох, как ему не хватает ребят из ДАС. Сидеть бы дома, с ними вместе, смотреть эту херню и ругаться всласть.
— А вы, Винсент? Вы рассчитывали, что окажетесь живым подтверждением того, о чем писал в своей новой книге Мейер Маслоу?
— По правде говоря, — отвечает Винсент, — я к тому времени книгу уже прочитал.
— Неужели? — изумляется Чендлер.
Неужели, мысленно повторяет Реймонд. Это когда же он успел? Пока ехал на ворованном пикапе от дома Реймонда до города? Пока Винсент жил у Реймонда, он просто физически не мог читать эту книгу. Мысль о том, что кто-то мог такое сделать, сокрушает все представления Реймонда о мире. Впрочем, бывали дни, когда Винсент исчезал в обеденный перерыв, а иногда еще подозрительно долго добирался из мастерской до дома. Реймонд считал, что Винсент с кем-то тайком трахается или выпивает. Тошно думать, что в это время он читал сионистские пропагандистские книжонки. Как-то раз у Винсента заглохла машина буквально в чистом поле, и Реймонд ездил его забирать. Винсент тогда сказал, что остановился помочиться. Неужели он там торчал и читал это вранье? Нет, Реймонд не станет углубляться в эту тему.
— Я прочитал все книги Мейера Маслоу, — говорит Винсент. — Они произвели на меня огромное впечатление. Прежде я ничего подобного не читал. Собственно, люди, с которыми я общался… — Он опускает глаза. Будто ему стыдно.
— Мы вас понимаем, — говорит Чендлер. — И вас не торопим.
Винсент держит отпущенную ему паузу, а затем говорит:
— Я и представить себе не мог, что меня можно спасти так, как пишет об этом Мейер Маслоу. Я и представить себе не мог, что моя жизнь тоже может измениться.
— Но вы хотели попробовать… — договаривает за него Чендлер.
— Хотел, — соглашается Винсент.
И зрители тут же начинают аплодировать — им нравится, как черный человек подсказывает белому, что говорить.
— А что дало вам силы это сделать? — спрашивает Чендлер. — Что дало силы измениться?
Жаль, что Реймонд не может зажать уши — это сразу привлечет к нему внимание, но слушать весь этот треп про корейскую теплицу сил нет.
Реймонд пытается мысленно петь — чтобы заглушить голос Винсента. Но на память приходят только те песни, которые они пели в лагере «Арийского отечества». А с немецкими военными маршами одна закавыка — они не очень-то мелодичны.
Похоже, Винсент закончил свой отрепетированный монолог. Чендлер ждет несколько секунд. А затем, сделав вид, что прислушивается к внутреннему голосу, будто никакой наушник ему в ухо не воткнут и никаким аудиооборудованием на миллион долларов он не пользуется, наклоняет голову и говорит:
— Винсент, доктор Маслоу, а я вот слышал одну историю. Поправьте меня, если что не так.
— Что за история? — спрашивает Маслоу.
Доктор Маслоу, я слыхал, вы мастерски сосете у черных. Но Чендлер этого не скажет. Не дождетесь.
Чендлер говорит:
— Я слышал, когда вы впервые встретились, вы сравнивали ваши татуировки. Вы, доктор Маслоу, попросили Винсента показать его свастику, и сами показали ему номер на руке — из концлагеря.
Винсенту хочется немедленно исчезнуть. Как хотелось бы на его месте любому нормальному белому человеку. А иначе — сиди тут, а зрители пусть думают, что он меряется заслугами с каким-то там евреем, из тех, кто сам себе татуировки делает. К тому же у Винсента нет никакой свастики. Это ему не по чину. Таким молокососам эсэсовских молний хватит. Вот у Реймонда свастика. Может, Чендлер хочет ее посмотреть?
Похоже, Чендлер наступил кому-то на мозоль. Маслоу жжет его взглядом.
— Ну как, покажете ее зрителям? — напирает Чендлер.
— Это исключено, — говорит Маслоу. — Мы не первобытные люди. Мы не дикари с Амазонки, которые демонстрируют свои племенные знаки. Мы — два человека, которые многое пережили и пришли сюда поговорить о том, что для нас важно, а не участвовать в цирковом представлении. Я не стану делать из Холокоста развлечение.
