— А теперь давайте послушаем самого Чендлера.
Все аплодируют. Разноцветная семейка полностью поддается этому шоколадному батончику с дипломом юриста, который хочет все под себя подмять. Вот и становится телезвездой, зарабатывает миллионы долларов, напяливает на себя костюмчики по тысяче долларов и учит белых, как им менять жизнь.
Реймонд, разумеется, не аплодирует. Руки должны быть свободными — мало ли, он от всего этого блевать начнет. Но и не аплодировать он не может. А вдруг какой-нибудь оператор заметит, что Реймонд отделяет себя от зала, снимет его кислую рожу, она появится на мониторах за сценой и Винсент ее увидит. Тогда никакого сюрприза не получится.
Так что приходится изображать восторг. Реймонд хлопает в ладоши, как дрессированный тюлень.
На сцену выходит начищенный, лощеный Чендлер. На его коричневой лысине весело мерцают блики от прожекторов.
— Братья и сестры! — начинает Чендлер и бросает в зал свой знаменитый пристальный взгляд, изображает, будто устанавливает личный контакт с каждым из присутствующих и со всей телеаудиторией.
— Братья и сестры! — повторяет он.
Вот и первая ложь. Реймонд ему не брат. Это оскорбление матери Реймонда.
— Прежде всего хочу сказать, что сегодня у нас необычные гости…
Точно, думает Реймонд. Ты и не догадываешься, какие необычные.
— Моя двоюродная бабушка Бренда из Цинциннати и моя племянница малышка Диниша.
Публика в восторге от того, что у Чендлера есть родственники, даже малышка-племянница. Камера их находит. Их лица — на экране. Надо же было Реймонду сесть прямо за ними.
Реймонд опускает голову, руку засовывает за шею — словно хочет ее почесать. Вот опять белый человек должен пригибаться и укрываться — на земле, за которую проливали кровь его предки.
Реймонд оборачивается, оглядывает толпу — тетки на пособии, сутенеры, бездельники — и вдруг замечает какого-то знакомого мальчишку. И соображает: это же тот самый паренек, с которым он разговаривал у дома в Клермонте. Он живет с Винсентом. Как мило! Вся семейка собралась поддержать братца Винсента. А это наверняка мама мальчишки, чопорная дамочка из «Пипл», такая раздавшаяся — вот-вот лопнет, небось даже Винсент не заставил себя ее трахнуть. И с ними мальчишка помладше. У этих людей совести нет — тащат сюда неокрепшие души, а на них сейчас Чендлер как дыхнет.
— Братья и сестры, — говорит Чендлер, — я безмерно счастлив, что сегодня свидетелем всего этого будет ребенок — моя племянница Диниша. Братья и сестры, сколько раз вы думали о том, насколько лучше была бы наша Земля, если бы все мы были свободны и жили в мире и гармонии? Сколько людей умерло за это? Наш брат Мартин Лютер Кинг, наш брат Махатма Ганди. А сколько раз вы жалели, что не знаете, как это сделать, как изменить мир, возвестить царство небесное прямо здесь, на нашей великой зеленой планете?
Царствие нигеров небесное, думает Реймонд. Планета уже полвека как не зеленая. Этот городской, он где был столько времени? И вообще, разве небесам место на телевидении? Вроде американская демократия построена на отделении церкви от государства.
— Сегодня, — говорит Чендлер, — мы познакомимся с людьми, которые бьются за добро на передовой. Эти двое ведут ежедневную борьбу за права мужчин, женщин и детей, которым повезло меньше, чем нам. За тех, у кого нет наших американских свобод, за тех, кто не может, как мы, говорить все, что захочет, и ездить туда, куда захочет.
Какие это американские свободы? Если американцы думают, что они свободны, пусть попробуют нарушить хоть один из антидемократических законов, принятой этой евре-юри-дической системой. Если они считают, что имеют право на собственность, пусть попробуют не платить налоги на эту собственность. Если они думают, что вольны защищать себя в своих собственных домах, пусть попробуют столкнуться лицом к лицу с ФБР и группами силовиков, как пришлось Рэнди Уиверу, Дэвиду Корешу и тем погибшим в Уэйко детям. И вот этот тип, чьих предков доставили сюда на невольничьих кораблях, которыми владели евреи, рассказывает им про американские свободы? О какой это Америке он говорит? О той, в которой белые граждане вроде Реймонда прячутся в сортире, где срет кто ни попадя, а недоноски вроде Чендлера имеют отдельные туалеты, и белый слуга им зады подтирает?
— Сегодня, — говорит Чендлер, — отважный юноша по имени Винсент Нолан покажет нам, что один из способов изменить мир — это сначала изменить свою душу.
Непонятно почему зрители аплодируют. К счастью, недолго.
— Мейера Маслоу вам представлять не нужно. Все вы знаете, что это один из самых уважаемых людей, человек, переживший Холокост, человек, которого лично я очень уважаю…
Холокост — Холопогост. Чего еще было ждать? В интересах этого нигера — поддерживать миф о Холокосте. Чтобы черные и евреи могли обмениваться жалостливыми историями, у одних Холокост, у других работорговля, мне хуже было, нееет, мне хуже было, а потом и ирландцы подключатся со своим мудацким картофельным голодом, а за ними так называемые коренные американцы… И все они получают компенсации за счет налогоплательщиков, еще небось откаты отстегивают налоговой службе.
— Он еще и основатель и директор Всемирной вахты братства, организации, которая занимается правами человека, помогает сделать так, чтобы люди во всем мире были сыты, получали медицинскую помощь и имели свободу всем этим наслаждаться. Доктор Маслоу написал недавно новую книгу, «К сердцам, по одному», в которой рассказывает, как мы можем изменить мир, обращая одно сердце за другим на путь добра и любви.
Гул в голове Реймонда переходит в вой. Ему нужно лекарство — немедленно!
— Но самое удивительное… — Чендлер делает эффектную паузу, — что доктор Маслоу написал эту книгу до того, как появился Винсент Нолан и всей своей жизнью подтвердил, что теория доктора Маслоу верна. Сегодня мы видим… изменившегося человека!
Грохот аплодисментов почти непереносим, но будет только хуже. Потому что сейчас Чендлер исполнит свой коронный номер. Прежде чем вывести на сцену гостей, он окидывает зал пристальным взглядом. Он прямо-таки впивается глазами в зрителей, пока коротко, но емко рассказывает историю жизни каждого гостя.
— В тринадцать он был любимым ребенком в семье. Отличный дом в Будапеште. Когда ему было четырнадцать, все родственники погибли. Он спал в стогах сена, в погребах и свинарниках, то и дело спасался бегством. Пять раз его чуть не убили, а потом поймали и отправили в Аушвиц, но он выжил.
У Чендлера, похоже, запал кончается.
— Братья и сестры, кто из вас сумел бы пройти через такое и не возжелал расплаты? Кто из нас не потребовал бы мести? Но Мейер Маслоу посвятил жизнь тому, чтобы больше так никто не страдал, как он, чтобы мы научились прощать и забывать.
Прощать — вот херня, думает Реймонд.
Зал истово аплодирует Мейеру Маслоу, а тот выходит, как борец на арену, кланяясь публике. Похож он при этом на раввина, из тех, что состоят при голливудских звездах.
