Ларри Тикнор все еще склоняется над Винсентом. Ларри знает, что делает. Наверное, он и разбогател потому, что всегда действовал на опережение, всегда брал дело в свои руки. Впрочем, это наивные представления о богачах, еще из Старого Света. Теперь богатые лучше всего умеют делегировать ответственность. Педро, будьте любезны, сделайте искусственное дыхание этому господину на полу. Не просто на полу — на сцене. В храме Дендура, перед всеми собравшимися, многие из которых сгрудились вокруг тела Винсента — хотят заглянуть в око бури, поучаствовать в классической трагедии, будь то убийство Юлия Цезаря или смерть фараона.
Сквозь толпу пробирается какой-то бледный мужчина в костюме, он говорит что-то, чего Мейер не слышит, и чудесным образом люди расступаются. Кто он — врач, сотрудник службы безопасности, медик?
Кто-то говорит: «Это официант». Он говорит с Бонни, которая помогает ему пробраться к Винсенту. Бонни опускается рядом с Винсентом на колени. Она сурова и решительна. Она превратилась в мамашу Кураж.
Официант вскрывает желтую упаковку со шприцем, с лихостью бывалого торчка делает укол. Инсулин? У Винсента что, диабет? Почему Мейер об этом не знал?
Официант вводит иглу шприца в ногу Винсента, прямо через брючину.
Тянутся секунда за секундой, проходит минута.
Винсент пытается приоткрыть глаза.
Мейер слышит за своим плечом раздраженный голос:
— Идиоты! У него же аллергия на орехи. Мейер, я думала, ты знаешь. Помнишь, когда он приходил к нам, сколько было с ним хлопот? Он что, ел салат? Кто подписывал меню? Твои сотрудники что, в спячку впали?
Мейер тянется за спину, пожимает руку Айрин. Он не готов обернуться и посмотреть ей в глаза. Он все еще без сил.
— Наверное, теперь шприцы необходимо иметь каждому официанту. Подаешь орехи — клади шприц рядом с бокалом. Иначе — никакой ты не профессионал.
Винсент стонет и судорожно дергается. Все совсем не как в кино, где человек теряет сознание, а потом плавно в него возвращается. Винсент бьется, окруженный зеваками, в конвульсиях, и Мейер вспоминает дурацкое телешоу, где здоровенный австралиец боролся с крокодилом.
Наконец Винсент перестает корчиться, снова открывает глаза и уже их не закрывает.
— Салат… — Это первое слово, которое он произносит.
— Я знаю, — говорит Бонни. — Я поняла, что произошло. Простите меня. Это я виновата.
Винсент улыбается Бонни, и она улыбается в ответ. Мейер готов согласиться с Айрин: наверное, между ними… и впрямь что-то есть. Ну и что такого? Пусть найдут утешение друг в друге. Все люди так одиноки. Да и кому какое дело до личной жизни Бонни и Винсента? Главное — он дышит. Он жив. Молитва Мейера услышана.
— Мейер, очнись! — говорит Айрин. — Эллиот здесь.
Естественно, Эллиот здесь, чтобы вернуть Мейера от духовных парений к земным вопросам о границах ответственности. Эллиот, который, по мнению Айрин, невзлюбил Винсента с того самого ужина.
Мейер понимает, что Эллиот им нужен. Они живут в мире сутяжничества, где каждый либо ответчик, либо истец. Но Мейер все равно терпеть его не может, точнее, терпеть не может мир, где нужны такие вот типы.
— Эллиот! — говорит Мейер. — Ну и вечер…
Эллиот — он все знает, всех умнее — смеется: он как отец, а кругом — его дебилы-дети.
— Мейер, скажите, вы ведь такой умный человек, о чем вы все думали, когда сделали ставку на этого троянского коня? Ждете, когда объявятся его дружки по ДАС? Думаете, им понравится представление, устроенное предателем их расистских ценностей, который прославился тем, что публично их кинул? Отверг все, за что эти психи ратуют? Вот погодите, доберутся они до вашего офиса или до дома Бонни. Вы от этого как застрахованы?
Эллиот не в состоянии понять, через что прошел Мейер, во что он верит. Эллиот только и умеет что писать письма, от которых тошнота к горлу подступает. Вот что доставляет Эллиоту удовольствие — якшаться с мерзавцами, которым нравится то же самое. Неудивительно, что столько развелось анекдотов про адвокатов.
Мейер прикрывает глаза. Вот он здесь собирает деньги на то, чтобы в мире было больше толерантности и любви, и тут же вспоминает дискредитирующие шуточки про целую профессиональную гильдию. Он даже не в силах сочувствовать такому порядочному человеку, как Эллиот, который работает на них бесплатно.
Телескопическая филантропия. А может, Эллиот послал ту главу. «Холодный дом» — там же про юристов. Эллиот вполне мог его читать.
— Что с вами? — спрашивает Эллиот.
— Я задумался, — отвечает Мейер. — Мы застрахованы Господом.
— Сделайте одолжение, — говорит Эллиот, — избавьте меня от этой мистической чепухи.
* * *
Дэнни ждет, когда приедет папа, и думает, а ему мама с таким же занудством повторяла план действий? Если бы они получали по доллару всякий раз, когда мама говорит: «Папа будет ждать, он заберет вас ровно в четыре тридцать, у школы Макса», — они с Максом могли бы заказывать такси и избавить папу от хлопот. А папа все равно их не ждет.
Папа всегда опаздывает. Дэнни так себе говорит, чтобы не думать, как они с Максом простоят тут до вечера, а папа не объявится. Либо папа потерял счет времени, либо попал в автокатастрофу.
— Он всегда опаздывает.
Макс отгоняет от себя те же мысли, что отгоняет от себя Дэнни. Макс вообще любит говорить про отца — он всегда опаздывает, он то, он се — словно отец присутствует в их жизни как раньше и Макс все про него знает. В первый год после развода отец появлялся часто, но с тех пор, как он живет с Лорейн, он стал слегка отдаляться — так осторожно снимают пластырь с ранки, которая еще может закровоточить. Слегка? Да они вообще его не видят. Звонит пару раз в неделю. Обсуждает всякие дела с мамой. Если папа попросит, Макс берет трубку. А Дэнни только машет маме рукой — мол, меня нет дома.
Но отца Дэнни любит. Он радуется, когда папа наконец приезжает — вот вам и доказательство. Дэнни не пережил бы, если бы с папой что-то случилось. Наверное, так и понимаешь, что этого человека ты любишь. Так, кажется, думает мама.
Чувства Дэнни к отцу не просто путаные, они противоречивые. Вот и сейчас — сначала просто физическая радость от того, что он здесь. Потом Дэнни вспоминает, почему радоваться не стоит. Когда он с отцом, он чувствует себя приговоренным к смерти, а папа — назначенный судом адвокат, который приходит к нему в камеру и говорит; «Позвольте я расскажу вам о своих проблемах». Может, папа всегда был таким — просто Дэнни этого не замечал. Несколько месяцев после ухода папы Дэнни заставляли ходить к психологу. Как-то Дэнни ему рассказал, что ему приснилось, как на него напал двухметровый плюшевый медведь, а психолог спросил, не напоминает ли ему этот медведь отца. Дэнни тут же перестал к нему ходить — не потому, что психолог был плох, а потому что гигантская игрушка из его сна была один в один его папа.
