— Эти дети проводят две недели в какой-нибудь глубинке и возвращаются, по-новому понимая свое отношение к другим людям и, самое главное, узнав правду о том, какие они, эти другие люди. Рассказывать больше ни к чему: я надеюсь, вы скоро увидите все своими глазами. Я счастлив сообщить вам, что Пи-Би-Эс выказала некоторый интерес к финансированию документального фильма о нашем ставшем ежегодным летнем лагере «Гордость и предубеждение».
Ежегодный лагерь «Гордость и предубеждение»? Документальный фильм? Когда это случилось? И что за «некоторый интерес»? Бонни снимает очки и снова их надевает. Улыбка Роберты кричит о том, что это ее заслуга. Где была Бонни, когда все это происходило? Возилась с неонацистом, пока Роберта вела переговоры с крупнейшей телесетью? Ну, допустим, не крупнейшей. Но Пи-Би-Эс со счетов не скинешь. Прекрасно! Роберта делает свою работу, наконец-то! Фильм только поможет Вахте братства, разумеется, при условии, что не просочатся слухи о юридических проблемах и «60 минут» подключатся. Хорошенькая получится история! Подростки и наркотики на базе отдыха высоконравственного фонда. Но если фильм получится и выйдет в эфир, Бонни будет легче работать. Конечно, я с радостью пожертвую. Я видел о вас сюжет на ТВ.
— Но… — Мейер держит эффектную паузу. — Права человека без ответственности человека — ничто. Права человека требуют от каждого из нас того, что Кьеркегор называл прыжком веры, который требует столько же смелости, как и прыжок с самолета. Прыжок с нравственного трамплина.
Собравшимся, не самым смелым людям на свете, такое представление о себе очень по душе. Им по силам прыжок с нравственного трамплина. Они способны на экстрим. И что с того, что их отважные прыжки — это использование телефонов и чековых книжек? Поддержка организации вроде Вахты братства — это поступок, азартная игра. Они делают ставки на людскую порядочность и будущее человечества. Коллективный энтузиазм стимулирует не хуже виагры. Гости встают.
Бонни смотрит на Винсента. Речь Мейера так ее зачаровала, что она забыла, что следующий — Винсент. Вот и говорите о том, как трудно выступать вторым! И что Винсенту делать после фейерверков Мейера? Очень может быть, что он выйдет, запаникует, станет мямлить что-то себе под нос. Или оговорится и выдаст что-нибудь расистское. Про латиносов или япошек. Если Винсент провалится, он навредит и тому важному делу, над которым трудится сейчас Мейер. Совершенно не нужно, чтобы публика заинтересовалась тем, сколько денег фонд выкинул на нравственное возрождение паренька из низов, и еще вопрос, возродился ли он.
Винсент так сосредоточен на Мейере, что взглядов Бонни не замечает. Она пытается быть объективной, ищет хоть намек на ухмылку, насмешку, презрение. Но видит в глазах Винсента только восхищение и восторг. Он не меньше, чем Бонни, обожает Мейера и фонд. Да и кто бы устоял? И эта любовь направит Винсента, поможет ему сделать и сказать все, что нужно. Винсент отхлебывает вина, подцепляет на вилку салат — не сводя глаз с Мейера.
— Каждый прыжок укрепляет нас, это как зарядка. Наши друзья-ученые сказали бы: он прокладывает новые проводящие пути для нервной системы. Сейчас считается, что жировые клетки, в которых накапливается жир, формируются в детстве, и вот так же в душе формируются клетки веры, хранилища доверия и верования. И это — еще одна причина двигаться дальше, к сердцам по одному, от мужчины к мужчине, от женщины к женщине, от ребенка к ребенку. От человека к человеку. Еще одна причина перестать винить других, но собраться и сделать самому…
Мейер снова держит паузу, публика аплодирует концепции спасения мира по принципу «сделай сам». Мейер поднимает руку, чтобы остановить овацию. Он дирижирует залом, как оркестром, следит за каждой нотой.
— Если бы мне надо было одним словом определить то, что мы делаем, что пытаемся делать, что хотим делать, я бы выбрал слово… — новая пауза, все пробуют догадаться, — …слово «перемены». Духовные и политические перемены.
Человек, которого я хочу представить вам, действительно переменился. Блудный сын вернулся в лоно любви, после долгого пребывания в пустыне предубеждений и ненависти. Встреча с этим человеком помогает понять, что мы не можем все время убеждать лишь единомышленников. Он — живое воплощение того, что мы должны делать, а должны мы пытаться обратить тех, кто думает не так, как мы, тех, чей образ мыслей вызывает у нас страх и презрение. Мы должны узнать о них, а они — о нас. И тогда мы все преобразимся.
Винсент Нолан — живой пример того, что человек может перемениться совершенно. Уже несколько недель я имею счастье наблюдать человека, который жил среди тех, кто продолжал дело людей, которые убили моих близких и так хотели убить и меня, что все детство мне пришлось провести в укрытии. Я видел, как этот человек изменился, а ведь так немногие из них изменились. Я видел, как раскрылись его глаза, как он сменил тропу ненависти на путь любви. Леди и джентльмены, старые и новые друзья! Позвольте представить вам… Винсента Нолана!
Публика снова встает — раз от разу это делать все легче. Все тянут шеи, разворачиваются, чтобы получше разглядеть Винсента, который тоже встает, но как будто не осознает, что взгляды обращены лишь на него. Вид у него скорбный и отсутствующий.
Хочет ли Мейер, чтобы Винсент присоединился к нему? Бонни не понимает, а Винсенту так не кажется. Эти двое общаются тайными знаками, которых ей не уразуметь. Публика снова садится, и Мейер продолжает.
— За то короткое время, пока Винсент находится в Братстве, он из члена Движения за американскую солидарность, известного также как Движение арийского сопротивления, стал последователем нашей доктрины. Те из нас, кто всегда отрицал идею о том, что в человеке непременно присутствует зло, что наше поведение предопределено, запрограммировано, те, кто отказывался верить, что есть генетические особенности, заданные расой и полом, которые делают нас хорошими или плохими, те, кто упорно держался за убеждение, что мужчины и женщины могут меняться к лучшему… даже мы порой сомневаемся, что такие перемены возможны.
Мейер умолкает — дает время осмыслить сказанное. Слушатели негромко аплодируют. Они и сами об этом задумывались. Им очень приятно услышать, что каждый психопат может стать матерью Терезой.
— Мы надеемся, что наш новый друг и соратник сможет вместе с нами разработать программу, которая поможет нам отыскивать молодых людей, подобных ему, и помогать им меняться. А теперь, друзья мои, живое доказательство. Я представляю вам… Винсента Нолана, изменившегося человека.
Словно чтобы набраться сил, Винсент отправляет в рот еще немного салата. Затем бросает на Бонни слегка безумный взгляд и идет к Мейеру.
На подиуме Мейер и Винсент не разнимают объятий, пока не уймутся вспышки фотоаппаратов, пока все не насмотрятся на пожилого, но еще бодрого мужчину, пережившего Холокост, и молодого панка из белых расистов, которых любовь и понимание сделали близкими любящими друзьями.
Только теперь Бонни принимается за салат, за молодые побеги, сбрызнутые оливковым маслом и бальзамическим уксусом. Бонни заглядывает под листик аругулы и поначалу в ужасе отказывается верить своим глазам. Затем, привстав, смотрит в тарелку Винсента. Если чуда не свершилось, Винсент съел орехи.
