Чарити встала.
– Перед фасадом?
– Ну да. Через два месяца в твоем доме соберется весь остров. Ты же не хочешь, чтобы перед фасадом было пусто и голо?
Чарити, бледная как смерть, снова плюхнулась на скамью.
Дэйзи, закатив глаза, повернулась к Далтону:
– У нее проблемы с общением.
– Что ж, у нас есть два месяца, чтобы поднатаскать хозяйку бала.
* * *
Чарити отчаянно хотелось сообщить Гарольду новости о его танцевальной студии. Кроме того, она подумывала выжать из него подробности их давней ссоры с дедушкой, но что-то ее останавливало. Шестым чувством она догадывалась, что разговор только причинит ему боль. Ей лучше этого не касаться. С Дэйзи она получила жестокий урок и теперь усвоила, что лучше в чужие дела не вмешиваться. А Дэйзи все-таки молодец, даже устроилась на работу в одно из городских кафе.
Гарольд как раз спускался по лестнице. В зеленой рубашке и джинсах он выглядел великолепно. Наверное, планировал провести день с Луизой. В последние два месяца они были почти неразлучны.
– Новая рубашка? – спросила Чарити.
– Да. Луиза выбирала. Сказала, что мне к лицу. Как надену, так глаза сверкают.
– По-моему, они у тебя сверкают, когда Луиза рядом.
Он покраснел и замахал рукой.
– А знаешь, танцевальная студия выставлена на продажу.
Гарольд ухватился за голову танцующего медведя.
– И уже подана одна заявка. – Чарити была почти в эйфории.
Гарольд побледнел. Наверное, следовало его сначала усадить.
– Пуговка, я же сказал, что не хочу возвращать студию.
– А мы ее не покупаем. Ее покупает твой адвокат. По всей видимости, история как-то просочилась в местные новостные издания, и этого Эфраима Коннера разоблачили. Он хочет продать студию за шесть тысяч шестьсот долларов, которые выдал тебе в качестве первого взноса, прежде чем обманом заставил передать права собственности.
Гарольд устало приложил руку к груди.
– Твой адвокат… Это она позвонила на телевидение?
– Нет, – лукаво усмехнулась Чарити. – Это было бы неэтично. Тем не менее у Эмили мама занимается политической деятельностью. А политиков хлебом не корми, дай возможность слить в прессу жареные факты. Я не утверждаю, что так и было. Просто мои предположения.
Гарольд сел за обеденный стол.
– Значит, Фил покупает студию. Отлично. Он познакомился там с Митци, своей будущей женой.
Чарити устроилась напротив.
– Это еще не все. Он намерен сделать тебя пассивным компаньоном. То есть ты будешь каждый месяц получать выплаты, но работать не должен. Гарольд, твое имя – лучшая реклама для студии. Люди приходили туда снова и снова не только ради уроков танцев, их привлекала созданная тобой атмосфера.
Гарольд сжал губы, но его голубые глаза улыбались.
– Помнишь, ты говорил, что все хорошее в твоей жизни быстро уходило? Может быть, это не так? Может быть, ты просто не замечаешь плоды своих трудов?
Он погладил ее руку:
– Хорошая моя.
Чарити тихонько засмеялась:
– Спасибо. А ты мой милый старичок.
Его улыбка вдруг погасла.
– Гарольд, в чем дело?
– Наверное, пришло время поговорить о прошлом. Мэрилин и я…
В последние два месяца Чарити наблюдала, как он разрывается между прошлым и вновь разгорающимися отношениями с Луизой. Конечно, ей хотелось понять отношения между ним и Мэрилин, чтобы раз и навсегда поставить точку в этом вопросе.
– Дядя Гарольд, что бы ни произошло между тобой и бабушкой, это давняя история. Все прошло, бабушки нет в живых. Зато здесь Луиза, и она к тебе привязана. Если ты не отпустишь прошлое, боюсь, ты можешь ее потерять.
– Луиза особенная. Она дала мне второй шанс. Она лучше, чем я заслуживаю. – Он даже охрип от волнения. – Когда я приезжал к Джорджу и Мэрилин на остров Газовых фонарей, Луиза составляла мне компанию. Мы вчетвером отлично развлекались. Стоило мне позвонить, и она тут как тут, готова запрыгнуть в машину и поехать на материк на танцы, или отправиться порыбачить, или просто пообедать где-нибудь на острове. Она стеснялась своей хромоты и шрамов. А я их не замечал.
– Так вы встречались?
Он потер шею.
– Дурак я был. Не уделял ей того внимания, которое принято уделять своей женщине. Звонил, когда приезжал на остров.
– А когда не был на острове? Никогда не звонил?
– Я думал, если меня устраивает такое положение дел, то и Луизу тоже. Она ни разу не дала понять, что хочет большего. Но однажды вечером позвонила и сказала, что больше так не может. Я как раз был в пути. – Гарольд уставился на мраморный пол.
– И что случилось?
Его стыд ранил Чарити в самое сердце.
– Когда я узнал о ее чувствах, я ответил, что и она много для меня значит. И что нам нужно попытаться соединить наши судьбы. Мы договорились встретиться на пирсе.
– Что же пошло не так?
Гарольд отвел взгляд, однако Чарити успела увидеть, как его глаза заволокло туманом.
– Сложилась такая ситуация… Я собирался… я должен был пойти на пирс. Но не пошел. А она ждала меня, как ждала всегда. Я бросил ее. Она меня так и не простила… Да я и не заслужил ее прощения.
– А теперь простила?
– Простила. И раз уж мы заговорили о прощении, то как у тебя дела с мамой?
Чарити провела ладонью по волосам, вытряхивая комочки глины. Все утро она провела за гончарным кругом – не по необходимости, просто успокаивала нервы. К балу в честь Дня учредителей она решила устроить в Бакстер-хаусе выставку своих изделий и два месяца трудилась не покладая рук. Получив наследство от дедушки, она могла больше не работать, но гончарное искусство было у нее в крови. Стоило ей коснуться кончиками пальцев прохладной глины, взять в руки пропитанную водой губку, как она ощущала целительное воздействие. Однако в отношении ее чувств к матери даже эта терапия оказывалась бессильной.
– Пуговка? – Гарольд помахал перед ней сухой старческой рукой.
– Прости. Ушла в себя и забыла вернуться.
Он приподнял брови и выставил вперед подбородок, будто готовился к спору.
– Я спросил тебя о матери.
– Когда она приезжала, мы неплохо пообщались. – По правде говоря, даже лучше, чем неплохо. Мама не заламывала драматически руки, не заявляла, что от стресса у нее разыгралась мигрень, а своим участием действительно помогла исправить ситуацию. – Я подумала, что, может быть… может быть… – От раздражения у нее забурлило в животе. – А потом услышала ужасный разговор Дэйзи с ее матерью.
