Мужчина поднял голову. На фоне усеянного мелкими фиолетовыми цветками кустарника его глаза приобрели такой же оттенок и казались неземными.
Далтон вытер лоб, оставив жирную черную полосу.
– Позвонил брат жены. Он отправил мне посылку. Некоторые вещи Мелинды и Кисси оставались у него.
У Чарити в животе что-то оборвалось. Когда она спускалась на скоростном лифте в Нью-Йорке, ее предупредили, что все внутри ее будет падать. Теперь она ощутила то же самое.
– Кисси?
Далтон побледнел и перевел взгляд на далекую береговую линию. Бриз шевелил зеленые веточки, окружавшие фиолетовые цветки.
– Дочка. Она была с моей женой, когда… когда…
Чарити словно ударили под дых. Она вскочила со скамьи.
– Как ужасно…
И неожиданно для себя оказалась на коленях лицом к лицу с мужчиной, который испытал невероятную боль, однако предпочел возрождать соседский сад, а не тонуть в своем горе.
– Далтон… – Чарити протянула руку сквозь ветки и дотронулась до его плеча. Плечо было теплым, хотя сердце, наверное, походило на глыбу мертвых кораллов. – Как ужасно… – Потерять не только родную душу, но и собственного ребенка!.. Хотя у нее самой детей не было, Чарити представить себе не могла более страшного горя. На глаза навернулись слезы, Чарити заморгала, и фиолетовые цветки расплылись. Она нагнулась и понюхала цветок: – Приятно пахнут… Мне нравится.
Они посмотрели друг на друга. Далтон улыбнулся – слабо, едва заметно.
– Просто благоухают.
Чарити вдохнула глубже, стараясь втянуть в себя аромат.
– Тогда посадите их рядом со скамейками.
Цветочный запах смешался с другими – с запахом жирной почвы, соленого воздуха со слабым привкусом рыбы и Далтона. Он так и смотрел на Чарити, и для кого-то эта ситуация показалась бы неловкой – двое склонились над кустом и обнюхивают воздух, – но для них все было правильно. К тридцать одному году Чарити научилась кое-что понимать. Есть золотые моменты жизни; их поставил и озвучил невидимый режиссер, и они предназначены стать больше чем просто моментами. Они станут воспоминаниями.
– Аромат особенно сильный по утрам, – прошептал Далтон, будто только сейчас сказал последнее прости жене и ребенку.
Чарити знала, что запомнит эти минуты навсегда. Ласковые прикосновения предвечернего солнца к щекам, густые травы вокруг, солнечные блики на волосах Далтона, и то, что этажом выше поселился дядя Гарольд. Будто дедушка продолжает делать ей подарки. Сначала дом, потом сад, теперь дядя Гарольд. А может, и Далтон тоже подарок. Тот, кто поймет боль. Тот, кто знает, что такое потеря и тоска. Когда Чарити приехала в Бакстер-хаус, у нее возникло ощущение, будто она пытается уловить некий образ. Дедушки не стало, но она видела его везде. Он стал эхом в огромном цилиндре, звуком, который снова и снова отражается, хотя его источник давно умолк. Складывалось впечатление, что каждый новый день может принести нежданные подарки. Дедушка действительно был везде.
Чарити указала на беседку в центре сада, с чудесным видом на залив:
– Вот мое любимое место. Здесь я буду по утрам пить кофе.
Далтон проследил за ее взглядом.
– Боже мой, именно там я и планировал их посадить. – Он вернулся к кустарникам и погрузил руки в землю.
Чарити вновь уселась на скамейку, с удовольствием наблюдая за его работой. Было что-то успокаивающее в том, как пальцы Далтона ощупывают растение, проверяют грунт, обрывают отмершие цветки. И вдруг… Она буквально разинула рот, глядя, как он обводит ножом ком земли внутри черного пластикового контейнера и вынимает его содержимое вместе с корнями и грунтом.
Далтон замер, держа растение, как убийца жертву. Оно свисало с руки, и комочки плодородного грунта падали на землю.
– А вот это мы посадим у дома. Я уже выкопал лунку.
Пора бы и закрыть рот, решила Чарити, а то чайка залетит… А как бабушка обращалась с растениями? Не вспомнить. Однако Далтон делал это слишком жестоко для человека, который так любовно гладил листья и цветки.
– У дома, – повторил Далтон, подняв брови. – Вы не возражаете?
Она кивнула и наконец закрыла рот.
– Вы всегда так выдираете их из горшка?
– Конечно. Порой нужно удалить часть корней. – Он засмеялся и показал ей контейнер. Белые нитевидные корешки оплетали дно.
– Ну ладно, я вас оставлю. Сбегаю на рынок, куплю что-нибудь к обеду.
Далтон направился к дому, Чарити смотрела ему вслед. Он пристраивал растение в лунку на углу веранды, затем обернулся к ней.
– К обеду?
– Да. Хочу подать на стол копченый сыр и клубнику.
Далтон поморщился.
– Надеюсь, не в одном блюде?
– Нет. На рынке продают такую чудесную клубнику, размером в половину моего кулака. – У Чарити даже слюнки потекли. – И у меня теперь гость, так что…
– Послушайте, – Далтон оставил растение и вернулся к ней, отряхивая грязь с рук, – вчера я наловил снэпперов. Мне одному столько рыбы не съесть. Могу с вами поделиться.
Над его ухом зажужжал шмель, Далтон дернул головой и вяло отмахнулся, но когда насекомое приземлилось на бутон у его ног, хихикнул. Чарити сама не знала, почему его жест победил ее обычную необщительность, но так уж случилось. Не успела она подумать дважды, как вообразила Далтона у себя за столом, и эта картина взяла верх над привычной осторожностью.
– Если и вы к нам присоединитесь.
Он замер. Глаза цвета зелени плюща изучали ее.
– Я бы не хотел показаться навязчивым.
Так, значит, он решил, что его приглашают из жалости. В свете их разговора о его жене и дочери нетрудно было догадаться, что он привык к подобному лицемерию. Это опечалило ее до глубины души. Она топнула ногой:
– Это глупо, Далтон!
Он выдержал ее взгляд:
– Я занесу рыбу через часок.
Чарити не уступала.
– Моя бабушка однажды выиграла конкурс с рецептом жареного снэппера. Такого вы еще не пробовали. Просто умереть и не встать!
Он молчал.
– Пожалуйста, приходите.
Далтон закусил губу.
– Хорошо. Захватить несколько початков кукурузы для жарки?
– Приносите. Три штуки.
– Три?
– И я обещаю ничего не сжечь. – Чарити дотронулась указательным пальцем до подбородка. – То есть обещаю постараться ничего не сжечь.
– Увидимся через час. – Далтон направился в коттедж.
Как только он закрыл за собой дверь, Чарити вскочила со скамьи и бросилась в дом, молясь про себя, чтобы отыскать бабушкин рецепт на кухне.
