Но главное – амуниция. На них было много ремней и веревок, перепоясывающих шинели и свитки вдоль и поперек. Все эти перевязи были увешаны саблями, палашами, бомбами, револьверами и пистолетами всех систем. В руках винтовки и карабины Мосина, берданки, охотничьи ружья и обрезы…
Колоритное воинство входило в город. Завидя его, прохожие прятались в подъездах или во дворах, в домах закрывали ставни, опускали жалюзи на окнах. Когда-то давно по этой улице прогуливался Петро Шаровский. Она почти не изменилась, разве что вывески магазинов стали более крикливыми.
– Эх, грабануть бы! – сощурился Федос, рассматривая витринное буйство. – «Шляпки»! Твоей бы Насте, а, Нестор?
Нестор холодно посмотрел сквозь черные очки на приятеля-соперника.
– То я так, – как бы извинился Федос. – Для поднятия давления в котлах…
Но Нестора беспокоил не Федос. Он оглядел свой отряд, нестройный и разношерстный.
– Мы похожи на шайку, – сказал он.
– Яки есть, – буркнул Федос.
– Хоть бы знамя якое-нибудь! – категорически заявил Махно. – Мы ж идейные анархисты-революционеры. А без флага вроде як уголовники…
– Шо за вопрос! – улыбнулся Федос. – Будет знамя!
Оглядевшись, он подбежал к ближайшему дому, на котором какой-то чрезмерно усердный хозяин вывесил знак своего революционного демократизма – красный флаг. Матрос, ловко подтянувшись, вытащил флаг из рожка, победно взмахнул.
– Выкинь! – внезапно налился злостью Махно. – То не наше знамя, то большевицке!
– Та яка разница? Революция – и все!..
– Разницу потом объясню!
Нестор оторвал от древка красное полотнище, бросил под ноги. Но очкастый Лашкевич подобрал ткань:
– На портянки сгодится!
Махно наткнулся взглядом на роскошную вывеску: «Муллер и Богельман. Погребальная контора “Печаль”». Правда, шикарного, лакированного, с бронзой, гроба в витрине уже не было. Стоял простой, но покрашенный. И венки были из искусственных цветов, перевитые черными лентами с белыми надписями.
– Зайдем! – указал пальцем Махно.
Муллер и Богельман, а может, их приказчики, застыв, в ужасе смотрели на ввалившихся в контору увешанных оружием Махно и Федоса и на толпу возле витрины.
– Черная материя есть? – спросил Махно.
– Обязательно! – быстро ответил Муллер, а может быть, Богельман. В зале они стояли оба. – Отличный траурный креп. Есть шелковый, есть шерстяной, есть хлопчатобумажный… Довоенный запас! Вам на похороны, граждане? Жертвам революции у нас большие скидки…
– Рисовать, писать буквы умеете?
– Для этого у нас Ленька-маляр! Мастер. Орла нарисовал, ну как живого, хоть и с двумя головами…
– Зови!
– Ленька! Ленька! Бери кисти и краски! – закричал в сторону подсобки Муллер или же Богельман. – У граждан срочный заказ!
Из подсобки, как из берлоги, вылез огромный, с длинными спутанными волосами и свалявшейся бородой, слегка хмельной художник:
– Шо писать?
– Сперва нарисуй. – Нестор на миг задумался: – Нарисуй череп и кости.
– Як на бочки з карасином?
– Примерно. А потом напишешь «Свобода и счастье»!.. Не, лучше «Свобода и воля».
– А може, это… «Свобода або смерть»? – предложил Федос и тут же прибавил: – Як ты вчора предлагав!
– Что ж… пожалуй, – согласился Нестор. – Значит, так! Пониже костей напишеш «Свобода или смерть».
И через какое-то время отряд, получивший знамя, подтянувшись, подстраиваясь в ряды, шагал, печатая по брусчатке шаг своими калошами, сапогами и драными ботинками…
Ветер развевал полотнище с черепом, костями и надписью «Свобода или смерть. Черная гвардия». Федос гордо держал древко.
А Муллер и Богельман смотрели на удалявшихся черногвардейцев.
– Шо оно будет, Сема? – спросил первый. – Ну, из всей этой свободы?
– А шо может быть хорошего, если люди выходят из погребальной конторы под черным флагом?.. Братская могила.
– Ты прав, Сема, на братской могиле много не заработаешь. А как было раньше красиво, и всем хорошо, и нам, и покойникам…
– Э-э, шо вспоминать! Конечно, лучше одни богатые похороны, чем тысяча бедных. Это всегда красивые похороны, много музыки и слез, и хочется тратить деньги… Но когда на ногах калоши, а в руках столько оружия, как у этих, оно стреляет во все стороны. И тогда так много покойников, что всех кладут в одну яму, как семечки в карман. Ты помнишь холеру в Одессе? Работы было навалом, а прибыли никакой…
Отряд под знаменем уже не вызывал у людей мрачных предчувствий. Напротив, напоминал о радостных ожиданиях, связанных с Февралем.
Отставной полковник, старенький, трясущийся, приметив черное знамя с черепом, вскинул руку и закричал высоким дребезжащим голосом:
– Слава воинам ударных батальонов смерти, идущим на германского супостата! Почетной вам гибели, граждане! Россия вечно будет помнить вас!
– Он шо, з ума выйшов, дидок? – спросил Сашко Лепетченко у брата.
– Хай кричить… Свобода! – отозвался Иван. – Хто шо хоче, те й кричить.
Экзальтированная дамочка выскочила из группки любопытных и вручила чубатому красавцу Щусю букетик первоцветов:
– Удачи вам, защитники наши, добровольцы!
Федос раскланялся на ходу и прижал букетик к сердцу. Потом еще, оглянувшись, послал дамочке воздушный поцелуй.
– Ну, Федос! – ухмыльнулся Лашкевич. – Научился в Севастополе… обхождению…
Один Махно был серьезен. Помня о цели похода, он обдумывал детали операции.
У массивной двери бывшей уездной полицейской управы стояли два гимназиста-старшеклассника в форменных фуражках с серебряными листочками и с винтовками в руках. Винтовки были украшены красными лентами.
– Граждане! Здесь теперь управление народной милиции! – явно робея перед таким количеством вооруженных людей, объяснил один из них. – Нельзя, граждане! Я ж сказал: милиция теперь народная, защитница трудящих…
– Позволь, я им счас все объясню, – сердито попросил Федос у Нестора.
– Погоди… – Махно пристально смотрел через темные очки на гимназистов, отчего те совсем стушевались. – Як мы понимаем, в соответствии с Декретом у нас теперь полная свобода шествий, собраний и стачек, а также допуск интересующихся граждан к секретным делам царского режима?.. Я правильно говорю?
– Ну, правильно.
– Исходя из этого, мы желаем знать, кто безымянно погиб во имя свободы… Де архив?
– Архив в подвале. Но там, граждане, сейфовая дверь. А ключи у уездного комиссара!
– Милиция! Уездные комиссары!.. – Федос рванул на себе тельняшку. – В яку яму мы революцию загоняем?
