— И правильно сделали, — кивнула Катя, — Эдик был совершенно ни при чем, ему от моей смерти ничего не выгорало, он только терял — хорошую квартиру, не старый еще «Ровер», приличную дачку в Нижней Ельцовке. Он так горевал, что от горя даже женился полгода назад, подонок… Я приходила на его свадьбу — в невесте ничего особенного, в меру страшненькая, дура дурой. Так хотелось Эдику по роже съездить, но как? Таксист на меня напал у переезда за Жуковкой, в ста метрах за автобусной остановкой. Я когда в гостях была, вызвала машину от фирмы «Лидер». Этот нормальный был — приехал точно в срок, до переезда довез, а там сломался… Эвакуатор ждал, предложил посидеть в его компании, а я решила до остановки дойти — может, автобус полуночный появится… Телефон разрядился, я только на остановке это обнаружила. Там вообще никого в этот час. Единственная машина из Жуковки шла, остановилась, шофер спросил, куда ехать. Он точно таксист, компания «Автодом» на борту написано. Смешливый такой, с двойным подбородком, глазки масленые. Номер 520 — я машинально запомнила. «Рено», кажется. Ну и села. Сто метров провез, встал у обочины, из баллончика в лицо брызнул, а когда я очнулась, мы уже в лесу были. Изнасиловал, потом задушил. Еще урчал, что ненавидит проституток… Это я-то проститутка? Совсем дурак, что ли? У него лопатка в машине была, оттащил в канаву, закопал. Там земля мягкая, податливая, камнями завалил, листьями присыпал… Меня так и не нашли, преступник не наказан… — Катя сокрушенно вздохнула. — Вот и маюсь, по городу блуждаю, иногда домой прихожу, рядом с мамой сижу, она совсем больная стала. Тебя периодически вижу — ты всегда такой занятой… А с тобой-то что приключилось, Никита? Вроде не больной был…
— Током шибануло, — объяснил я.
— А-а, — протянула Катя, — это бывает. Я тоже с электричеством не дружила… Ладно, сосед, увидимся еще. У нас теперь вагон времени. Надеюсь, твоя Варвара не выскочит с горя за первого встречного.
Екатерина растворялась в дымке. Я продолжал движение, потом томился на площадке третьего этажа, рассматривал собственную дверь. Зачем мне туда? Дело прошлое. Варвара все равно на улице. Поколебавшись, я отправился обратно. Как там наши реанимационные мероприятия? Я ловил себя на мысли, что по крупному счету мне все равно. Опутывало странное чувство спокойствия. Картинки из прошлого уже не беспокоили — кончилась фильмотека.
Я осваивался в новой ипостаси — совершенно не к чему мяться под дверью и ждать, пока кто-нибудь тебе откроет. Я сам не понял, как оказался на улице — просто прошел насквозь. То самое свойство сверхтекучести, которое приписывают душе?
Ураган закончился, моросил дождик. «Скорая» еще не уехала. Тело, укрытое простыней, заталкивали на носилках в машину. Рыдающую Варвару тактично отстранили. Она истошно восклицала: «Куда вы его везете?!» — «В морг, гражданочка, куда же еще? — урчал плечистый медработник. — В морг судебной медэкспертизы, утром будут вскрытие делать. Так положено, такая процедура — законы читайте. Утром подъезжайте, все оформите, ближе к вечеру сможете забрать тело. Да вы не сомневайтесь, он мертв. Уж если врач сказал в морг — значит, в морг…»
«Скорая» отъезжала, теряясь за припаркованными машинами. Варвара стояла посреди дорожки в одном тапке, потрясенно смотрела вслед. Сосед Виталька что-то сочувственно говорил, потом взял ее под руку, повлек к подъезду — она шла, как робот. Рассосались остальные зрители — ни живых ни мертвых. Остался только я. Снова шевельнулась интересная мысль: почему же только меня шибануло? Впрочем, хорошо, что другие не пострадали…
Я свыкался с новым состоянием, не находил в нем ничего ужасного или сверхъестественного. Звучала въедливая музыка — то отдаляясь, то нарастая. Я мог перемещаться по пространству, не шевеля ногами. Но куда податься — и зачем? Я обладал суперсилой: мог летать и проходить сквозь стены. Я понимал, что умер, но эмоции были приятные: меня окружали спокойствие и умиротворение. Рассасывалась легкая досада, что доставил неудобство Варваре (но это пройдет, мы знакомы всего полгода); что мама узнает — а это страшно, когда хоронишь собственных детей. Римма Казаченко, моя секретарша в офисе детективного агентства «ЧП Ветров», возможно, всплакнет, кое-кто еще по мелочам. Не говоря уж о том, что российский частный сыск понес такую тяжелую утрату…
Музыка в ушах делалась громче, торжественнее. Я уже не обладал свободой передвижений — «казачья вольница» оказалась недолгой. Я отрывался от земли, всасывался в бледно освещенный тоннель. Пространство и время деформировались, я находился вне физических категорий. Материальный мир пропадал, оставался за кадром — темный двор родного дома на улице Советской, наваленные бурей ветки, оборванные провода, поблескивающие от дождя крыши машин. Я уходил от всего этого, втягивался во что-то мерцающее, извилистое.
Невозможно описать, что я делал — падал, поднимался, летел или плыл. Это было не совсем то, что описывают люди, пережившие клиническую смерть. Не было широкого прямолинейного тоннеля, залитого светом и устланного ковровой дорожкой. На освещении здесь экономили. И создавалось впечатление, что меня отправили на тот свет через заднюю дверь. Не было сопровождающего — ни демона, ни Святого Духа. Все ужасно заняты? Оборвалась слабо освещенная извилистая шахта. Я находился в субстанции, которую невозможно описать, совершал медленные поступательные движения. Впереди был свет, но очень далеко. Я был уже не одинок, попадались личности — аморфные, невразумительные. Они представали, как за оболочкой мыльного пузыря. Встречались конкретные лица — во всяком случае, в моем восприятии они ассоциировались с лицами. Я видел своего отца, скончавшегося несколько лет назад. Он совсем не изменился, такой же морщинистый, седой — смотрел с печалью и сожалением. Он что-то говорил, но я плохо понимал, улавливал лишь одну мысль: огорчительно, сын, но теперь мы будем вместе, у нас целая вечность в запасе! Я видел свою покойную бабушку Алевтину Максимовну — она скончалась, когда я был ребенком, но хорошо запомнил ее лицо. Удивление, белые одежды, седые волосы, заколотые гребенкой. «Ох, рано ты к нам попал, Никитушка, пожить бы тебе еще немного…»
Я им что-то отвечал, парил в светлеющем пространстве — бездонном, без краев. Свет был близко — яркий, но не слепил. Все вокруг теперь было пронизано светом — мягким, золотисто-желтым, я никогда не видел на земле такого света. Он колебался, менял переливы. Страха смерти не было — ни отчаяния, ни обиды, ни жалости, что покинул еще вполне пригодное к употреблению тело. Все становилось ровно, покойно.
Со мной разговаривали духи без лиц, в них не было чего-то зловещего или угрожающего. Я путешествовал по тонкому миру, в который, если верить некоторым людям, убывает душа после смерти, чтобы занять предписанное ей место. А еще это своеобразный «жесткий диск», служит накопителем и хранителем информации из материальной Вселенной. Все нормально. Жизнь не удалась — может, смерть удастся? Как странно, я еще сохранялся как индивид, но личность уже распылялась, я становился частью чего-то большого, и это нисколько не огорчало…
И вдруг я уткнулся в незримую преграду. Словно натянули поводок, привязанный к лодыжке, завершилось путешествие по неизведанному миру. Меня не пускали, крепко держали. Путешествие прекратилось, свет не приближался.
