– Я украл у своей матери жемчужную сережку! – крикнул вдруг один из Филиппов.
Аврора продолжала идти прочь, не оборачиваясь и прикрыв глаза.
– Я украл сережку только потому, что она была очень красивая, только поэтому. Позже, когда мама умерла, у меня нашли эту сережку и спросили, зачем я ее взял. Может быть, для того чтобы оставить ее как память об умершей матери? И я сказал «Да, в память о ней», хотя на самом деле украл сережку, когда мама была еще жива. Я сказал «да», потому что хотел, чтобы все жалели меня и продолжали хорошо относиться ко мне и чтобы никто не считал меня вором.
Вот теперь у принцессы уже не хватило сил, чтобы не обернуться.
Этот Филипп говорил странные вещи, так, очевидно, казалось и второму Филиппу, с неприязнью смотревшему на него.
– Зачем ты рассказываешь ей про нас все это? – спросил он.
Но первый Филипп, оказывается, еще не закончил:
– Когда мне было десять лет, то есть когда я уже хорошо знал, что можно делать, а что нельзя, я сказал своей сестре Мэри, что она красивее другой моей сестры, Бриджит. Причем сделал это в присутствии Бриджит, – признавшись в этом, он виновато опустил голову.
Принцесса крепче ухватила рукой рукоять меча и начала приближаться к Филиппам.
– А еще однажды я поймал мышь и выпустил ее в комнате, где была кошка. И смотрел, как кошка играет с мышью, пока та не умерла. Это было ужасно, и потом я несколько дней рыдал, мне было очень жалко мышь. Я даже покаялся о своем поступке на исповеди. Но все же я сделал это! Сделал, потому что мне хотелось посмотреть, что же будет.
– Ну, хватит, хватит, – занервничал второй Филипп. – Разоткровенничался! Думаешь, ей очень интересно знать все эти гадости?
– А еще я писал в постель до тринадцати лет!
И Аврора, и второй Филипп ошеломленно уставились на него.
– Да, я писал в постель до тринадцати лет, – продолжал первый Филипп, и в его голосе прорезались истеричные нотки. – Не все время, конечно, но и не просто раз-другой. Мой отец ужасно сердился, с горничной взяли клятву, что она будет помалкивать, мне говорили, что я позорю весь наш род. Пороли даже, только что толку? Я понимаю, что наследники трона в постель не писают, а я вот писал. Про это никто теперь не знает, только мой отец, я, а теперь еще и ты. А рассказываю я это тебе потому, что люблю тебя, у меня нет секретов от тебя. Никаких. Ни плохих, ни хороших. Я хочу, чтобы ты снова начала мне верить. Да, я солгал, но с этой минуты клянусь говорить тебе только правду и не скрывать ничего, – он облизнул пересохшие губы и тихо добавил: – А теперь уходи. Ради блага своего королевства, своего народа, ради собственной безопасности – уходи. И знай, что, если мы еще где-нибудь, когда-нибудь встретимся с тобой, я никогда больше тебе не солгу. Ни единым словом. И весь остаток жизни буду делать все для того, чтобы ты простила меня.
Второй Филипп хотел что-то сказать, даже раскрыл уже рот, но не успел – Аврора вонзила ему в грудь свой меч. По самую рукоять. Лицо второго Филиппа перекосилось от боли, но оставалось человеческим, из уголков рта потекла алая кровь. Принцесса невольно отступила назад, решив, что совершила страшную, непоправимую ошибку.
Но тут же кровь второго Филиппа стремительно почернела, а его тело с шипением принялось съеживаться, словно проколотый воздушный шар. Очертания фигуры второго Филиппа размывались, становились прозрачнее, демон исчезал – так же бесследно и бесславно, как и его предшественники.
Первый, живой Филипп с побледневшим лицом следил за гибелью демона. «Как ужасно, должно быть, наблюдать со стороны за собственной смертью!» – мелькнуло в голове Авроры.
И все же Филипп сумел взять себя в руки и даже, сделав шаг вперед, нанес удар мечом, который добил демона.
Затем принц отбросил в сторону испачканный черной кровью меч, повернулся к принцессе и обнял так крепко, что у нее затрещали ребра и перехватило дыхание. Но Аврора не вскрикнула, не поморщилась, не произнесла ни слова, хотя сказать ей хотелось о многом.
О том, как именно она догадалась, что правый Филипп – настоящий, о том, что за ложь его она еще не простила, хотя, наверное, простит, потому что идеальных принцев на свете не бывает. И что она будет помнить этот день до конца своей жизни, и все, что Филипп сказал сегодня, тоже будет помнить всегда, и не важно, что их ждет впереди – они теперь будут вместе до самого конца.
А еще Аврора только что убила существо, внешне совершенно не отличимое от настоящего принца. Ей повезло – она угадала. А если бы ошиблась?
Вот и поэтому тоже Аврора молчала, позволяя принцу обнимать себя.
Новое колдовство
Рядом с троном Малефисенты росла груда мертвых тел. Они лежали кое-как, вповалку, что выглядело довольно странно, учитывая болезненное пристрастие злой колдуньи к идеальному порядку во всем.
Впрочем, стоящим рядом с трупами чудовищам было глубоко наплевать на то, как лежат мертвецы, они смотрели на них, жадно облизываясь. Лиана, глядя на них, закатила глаза.
– Вы слишком быстро с ними расправляетесь, госпожа. Если так и дальше пойдет, у вас вскоре просто не останется подданных, – сказала она, обращаясь к королеве.
Малефисента со змеиным шипением в мгновение ока преодолела расстояние, отделявшее ее от фрейлины со свиными копытами под юбкой, мрачной высокой тенью нависла над Лианой.
Но Лиана даже не шелохнулась.
– У меня в запасе осталось меньше часа, – зловеще проскрежетала Малефисента. – Ах, нет, я неправильно выразилась. У нас осталось меньше часа. Если за это время принцесса не окажется в моей власти, я могу убить всех, кто остался в этом замке, и это уже не будет иметь никакого значения. Для меня. Теперь вопрос: много ли мне проку от тебя, моя дорогая? И насколько честно ты ведешь свою игру? Ты знаешь, я пыталась использовать все слабости Авроры, посылала ей вдогонку своих лучших слуг. Все напрасно. У меня есть подозрение, что ты что-то от меня скрываешь. Какой-то секрет, который помогает девчонке избегать моих капканов.
– Я рассказала вам о принцессе все, что знаю, – твердо ответила Лиана. – Другими словами, вам известно о ней ровно столько же, сколько мне.
Какое-то время Малефисента и Лиана пристально смотрели в глаза друг другу, и никто не отводил взгляда. Остальные чудовища начали нетерпеливо переминаться с лапы на лапу (или с копыта на копыто), вздыхать, похрюкивать, повизгивать.
Потом Малефисента злобно усмехнулась, вскинула вверх руки и, закрыв глаза, сосредоточилась, мысленно представляя себе растерзанные тела принца и принцессы. За спиной колдуньи взвился в воздух и снова опал ее черный плащ. Лиана продолжала стоять неподвижно и молча, со скучающим выражением на лице.
– Мне наплевать на ее секреты, – чуть слышно бормотала Малефисента. – Пусть оставит их при себе. А мне будет достаточно лишь дать им вырваться на волю.
