– Конечно, – машинально, не задумываясь, ответил Филипп. – Бьянка у нас ведет все хозяйство в замке, а Бриджит после смерти матери взяла в свои руки торговлю с соседями. У нее даже появились, говорят, какие-то интересные идеи насчет того, как мирно решить таможенный спор на северном торговом пути...
– Вот видишь! – взвыла Аврора. – А я? А меня?
– Извини, – пробормотал принц. – Успокойся.
– Легко сказать «успокойся»! Скажи лучше, зачем принцессе или королеве красота и умение петь и танцевать? Кому они нужны, такие дары? Может, мне стать бродячим трубадуром, раз ни на что большее не я способна? Такую судьбу приготовили мне мои родители с того самого дня, как я появилась на свет?
– Ну зачем ты так... – принялся уговаривать ее принц. – Успокойся. Ты же знаешь, мы с тобой любим друг друга, поэтому...
– Знаю, знаю все, что ты хочешь сказать. Да, любим, но дело не в этом...
«А правда ли я его люблю?» – мелькнуло в голове Авроры. Да, ей припоминалось, что она была влюблена в принца, однако воспоминания эти были какими- то зыбкими, неточными. Словно не свои это были воспоминания, а чьи-то, дошедшие до нее в пересказе. А что она на самом деле чувствует к Филиппу? Может ли дать однозначный ответ на этот вопрос?
Аврора снова заплакала. Это было слишком, слишком. Два выдуманных, ложных детства и масса перепутавшихся друг с другом воспоминаний о них. И ни малейшего четкого представления о своем реальном прошлом. А взамен – только умение петь и танцевать.
Аврора забыла упомянуть еще про один свой дар, и напрасно. Ведь даже сейчас, с покрасневшими глазами и размазанными по грязным щекам слезами она все равно оставалась красавицей.
Филипп обнял ее за плечи, начал гладить по голове, успокаивать:
– Тише, тише. Постарайся немного поспать. Или хотя бы просто полежи, отдохни. Скоро рассвет, и как только встанет солнце, мы с тобой отправимся дальше. Закрой глаза, подремли. Не будет больше никаких кошмаров, я тебе обещаю.
Принцессе казалось, что ей совершенно не хочется спать, однако она очень быстро уснула и снов больше не видела.
* * *
Во второй раз Аврора проснулась от того, что ей в бок кольнуло что-то острое. Она открыла глаза, перекатилась на бок и увидела, что уколол ее меч Филиппа. Клинок так и лежал между принцем и принцессой. Настроение, в котором проснулась Аврора, было далеко не лучшим, однако, несмотря на это, она не смогла не залюбоваться мечом, провела пальцем по изящному орнаменту, обвивающему рукоять – позолоченные оливковые ветви, чеканные буквы, искусно ограненные и вставленные в металл драгоценные камни.
Затем принцесса осторожно приподняла меч. Он оказался легче, чем она ожидала, и на удивление ловко двигался даже в неопытной руке Авроры, послушно поворачиваясь в любую сторону. Держа меч в правой руке, принцесса провела левой рукой по его клинку – лезвие оказалось острым, как бритва, холодным на ощупь, а на левой его стороне виднелась маленькая зазубрина, оставшаяся после недавнего боя с демоном Озри.
Полюбовавшись на меч, Аврора осторожно опустила его на сено рядом со спящим Филиппом. Прислушавшись к себе, принцесса поняла, что совершенно не отдохнула и чувствует себя слабой, разбитой, что голова у нее мутная, туманная и ничего не соображает. Выходит, в мире своего сна тоже нужно как следует высыпаться, хотя это сон во сне?
Филиппа подобные мысли не занимали, видимо, ни во сне Авроры, ни во время сна во сне Авроры (полное сумасшествие!). Он спал спокойно, крепко и проспал еще довольно долго перед тем, как начал шевелиться и потягиваться.
Аврора следила за тем, как просыпается Филипп, вяло размышляя о том, что такой юноша, бесспорно, может поразить воображение любой девушки, хотя по-прежнему не верила в существование любви с первого взгляда. Принц Филипп, разумеется, хорош, во всех отношениях очень хорош, но связать свою судьбу с первым, можно сказать, встречным? М-да. Или это жизнь в лесу оказала на нее более сильное влияние, чем ей казалось?
На грани сна и пробуждения Филипп доверчиво, по-детски улыбнулся, и эта улыбка тронула сердце принцессы. Она наклонилась, чтобы поцеловать принца, пока тот не проснулся, но опоздала.
Филипп открыл глаза.
Аврора поспешно отпрянула назад.
Принц, кажется, ничего не заметил.
– Доброе утро! – помахал он рукой, продолжая улыбаться. – Давно же я не ночевал в стогу сена!
– А разве ты когда-нибудь раньше уже спал в сене? – удивилась Аврора.
– Случалось... – смутился принц. – Понимаешь, весь этот придворный антураж иногда так достанет... Что тогда делать остается? Только одно. Берешь с собой пару-тройку друзей, садишься на коня, и вперед. Поохотиться, потом завернуть в какую-нибудь таверну, утром проснуться в стогу – голова гудит, птицы в лесу поют, солнышко над головой... Расслабился слегка, и домой, в замок... Да не смотри ты так на меня, все принцы это делают.
Ну, как же было Авроре не смотреть на него так? Ей подобное бунтарство было в диковинку, в новинку. Сама она, например, и подумать не могла о том, чтобы сбежать, например, от своих тетушек. А впрочем, куда там убежишь, в лесу-то?
– И твой отец ничего?.. Не сердился на тебя?
– Ну, как же не сердился, еще как сердился, – криво усмехнулся Филипп. – Один раз, например, отобрал у меня меч и лук, запретил конюхам давать мне моего коня, Самсона, а самое страшное – велел Целых две недели читать вечерами по одной главе из Цицерона. Знаешь, кто такой Цицерон? Не знаешь? Счастливая! Римский философ это был, и оратор знаменитый. По мне, так знаменит он, прежде всего, был тем, что никак не мог закончить начатое им предложение, даже если бы ему кинжал к горлу приставили. Ему, между прочим, в конце концов и приставили.
Они посмеялись, отряхнулись и снова пустились в путь. Освещенные ранним солнцем, прошли вчерашней деревней. Жизнь в ней вошла в привычную колею – дровосеки ушли в лес валить деревья, женщины возились на своих грядках или собирались идти на поле. Дети и подростки собирались с корзинами в лес по грибы. А может быть, по ягоды. Из кузницы далеко вокруг разносился звон, на обочинах щипали травку козы, у дерева дремали две привязанные к нему старые клячи.
– А ведь мы, пожалуй, могли бы украсть лошадь, – задумчиво предложила Аврора, глядя на них. – Было бы быстрее и не так утомительно, чем пешком топать.
– Нет, – не задумываясь, ответил Филипп. – Не можем мы лошадь украсть. Мы не какие-нибудь цыгане-конокрады.
– Но это же мой сон, так какая кому в нем разница, уведем мы лошадь или нет? – сказала принцесса, но чувствовалось, что она не слишком уверена в своих словах.
– Проще говоря, по-твоему, мы можем здесь воровать, крушить, убивать, разбойничать, и всем будет все равно, потому что это твой сон? – покачал головой Филипп. – Я так не думаю. Я верю, что когда-нибудь мы с тобой проснемся, и тогда нам не должно быть стыдно за то, что мы делали в этом сне. Ведь проснувшись, мы останемся, в принципе, теми же самыми людьми, что и здесь... Я, наверное, не очень понятно говорю, но...
